– Брат Фивий? – тихо спросил я и удивился своему напряжённому голосу. «Что это я? Боюсь, что ли?».

Человек остановился недалеко от меня и сдвинул с головы капюшон. Я увидел бледное лицо Фивия. Его глаза, обычно карие, сейчас при мертвенном свете луны были чёрными и лихорадочно блестели.

– Я, – отозвался он, – долго собираетесь.

– Извините, – пробормотал я.

Фивий кивнул.

– Ну что? Пошли? – спросил я. – Что вы хотели показать?

– Пошли, – ответил он. – Идите за мной. Только тихо. Старайтесь не шуметь, – он снова набросил на голову капюшон.

Я удивился, когда мы пошли не к мосту, а в противоположную сторону, вглубь монастыря. Вскоре я понял, что Фивий вёл меня к общежитию монахов. Мы подошли к длинному тёмному одноэтажному зданию. Только кое-где в его окнах дрожали отблески пламени свеч.

– Зачем мы сюда?

Фивий в ответ дёрнул меня за рукав и приложил палец к губам. Он не пошёл к дверям общежития, а свернул за угол. Здесь было совсем темно: луна ещё не перешла на эту половину неба. Между зданием общежития и монастырской стеной росли фруктовые деревья, среди голых веток я заметил редкие комки съёжившихся почерневших яблок.

На эту сторону тоже выходили окна келий.

«Зачем мы тут? Все спят давно. Первые читки чуть свет».

Фивий крадучись подошёл к первому окну, оно было на полметра выше его головы. Он остановился и прислушался. Достал что-то из складок плаща. Я подошёл к нему и одними губами спросил:

– Что это?

Он мотнул головой: не до объяснений сейчас. У него в руках я увидел небольшой прибор, даже два прибора, соединённых гибким тонким проводом. Привстав на цыпочки, он осторожно приложил один из приборов, на вид круглую тёмную пластмассовую коробочку сантиметров шесть в диаметре, к углу окна. Она была совсем незаметна в темноте, и тут же прилипла к стеклу.

Я удивлённо уставился на Фивия и подумал: «Что за шпионские штучки? Он что с ума сошёл?».

Фивий толкнул меня локтем в бок и показал вторую коробочку, которую держал в руке. Она была больше и имела квадратную форму, я наклонился, рассматривая её, и понял, что это экран. Вот на нём появились очертания кельи. Фивий увеличил изображение, и оно стало чётче. В келье было темно, только слабый свет шёл от стола. Я пригляделся. Там горела свеча, а за столом сидел монах. Я сначала не понял, что он делает, но, приглядевшись, увидел, что он жадно ест что-то из миски, торопливо вытирая рукавом рясы губы и озираясь на дверь.

Мне стало противно, и я зло зашептал Фивию на ухо:

– Мы что сейчас подсматривать за всеми будем?

Он хмыкнул, близко наклонился к моему лицу и едва слышно с насмешкой сказал:

– Какие мы нежные! Поглядите только. Так ты хочешь знать, что из себя представляют люди, когда их не видят или глазки будем закрывать и придумывать себе того, чего нет?

– Чего нет-то? Человек голодный. Это вам, брат Фивий, попенять надо, на то, что ваши люди голодные.

Фивий даже руками всплеснул от возмущения и зашипел мне в ухо:

– Голодный? Ночью? Втихаря? И где только достал. Унёс из столовой или с кухни стащил! Вон рожу-то отъел. Монах!

Я взглянул на экран, где было увеличено лицо монаха. То ли от эффекта увеличения, то ли на самом деле он выглядел мерзко: в руке держал большой кусок, от которого зубами отдирал части и, чуть прожёвывая, быстро глотал; жующее лицо тряслось жирными складками, а по подбородку стекал жир, монах вытирал его рукавом. Меня затошнило, и я отвернулся.

Фивий аккуратно снял присоску с окна:

– Насколько я могу видеть, у него только вибрации желудка задействованы на высоком уровне, – насмешливо прошептал мне на ухо и, тихо ступая, перешёл к следующему окну.