– Это конец, – подумала Айша и закрыла глаза. Ее охватило безразличие, тело стало каменеть.

Гулкий выстрел раздался так громко, что показалось, как будто под самым ухом. Зверь упал на нее, придавив своей массой. Завоняло псиной.

Остальные собаки заскулили и разбежались.

С холма спустился мальчик. Не намного старше ее. Лет двеннадцати. В руках держал ружье.

– Вставай. Пошли, – взяв за руку, потянул он девочку.

– А они? Что с ними?

– Они мертвы.

– Но их съедят ведь.

– Какая разница. Они же все равно мертвы.

Мальчик силой потянул ее в сторону. Девочка покорно пошла за ним, заливаясь слезами.

– Меня зовут Смагул, – важно сказал мальчик

– …. Я… Айша, – прошептала девочка, еще не оправившись от шока.

Море раскинулось на сотни километров, до самого горизонта.

Словно на этом месте заканчивалась земля, а дальше была бесконечная вода.

Чистое, безмятежное, спокойное в своей ленивой ряби, оно словно жило своей, отдельной, нечеловеческой жизнью, где нет людей и голода, а есть только величественная вечность.

Даже степной ветер, уверенный и сильный в степи, растворял свои силы, покорившись мудрому спокойствию синего великана. Вдали чернели маленькие утлые суденышки рыбаков. А вдоль берега раскинулся тонкой змейкой черный рыбацкий поселок из врытых в землю саманных землянок.

Смагул пошел к самой крайней, самой маленькой, у которой крыша была почти вровень с землей. Внутри сильно пахло рыбой, сыростью, и жженым адыраспаном39.

Тусклый свет падал из маленьких проемов окон, устланных прозрачной животной пленкой, местами оторванной и свисающей лохмотьями.

Возле окна стояла разваленная, потрескавшаяся печь, обмазанная саманной глиной, смешанной с кизяком, на которой варилось что-то терпкое, булькающее и не аппетитное.

У печки хлопотала сухонькая старушка в теплом халате, обмотанная шерстяным платком.

– Апа, – окликнул ее Смагул, – я привел девочку. Она потеряла семью в Степи.

Старушка молча взглянула на Айшу и продолжила мешать варево в казане.

Смагул провел Айшу в другую комнату, еще более холодную и темную.

– Я работаю в рыбачьей артели, мне пора. Ну, не тоскуй, – попрощался он и покинул землянку.

Айша долго сидела, уткнувшись в колени, и тихо плакала.

– Эй, как тебя зовут, – бесцеремонно позвала ее старушка.

– Айша…

– Иди сюда, Айша. Подкрепись, садись к дастархану40, – пригласила старуха к накрытому на кошму износившемуся покрывалу и протянула ей миску с похлебкой.

– Я сыта, спасибо, – отказалась было Айша, с нескрываемым отвращением взглянув на непонятную жижу, хотя в желудке давно ничего не было.

– Кушай. Потом привыкнешь. Мяса нет давно. Рыбу и то забирает власть. Вот, кормимся требухой рыбьей. Хоть она и воняет, но потом привыкаешь. Коңiл тойса-қарында тойады41..

Айша, сморщив нос, превозмогая отвращение, с трудом стала хлебать варево с ужасным вкусом.

– Ничего, – усмехнулась старушка, – это только на первый взгляд. Человек ко всему привыкает. Меня можешь звать Алуаш апа42.

Из каких-то закутков кармана, Алуаш вытащила кусочек желтого сахара и протянула Айше:

– Тебе нужно хорошо питаться. Сахар нужен, силы нужны. Тебе жить и жить. И не думай о тех, кто ушел.

Подкрепившись, Айша почувствовала усталость и незаметно заснула за дастарханом.

Ей снился родной аул, маленький жеребенок Керулен, лужайка и речка в богатых на растительность родовых землях под Омском. И отец, смеясь, усаживал ее на строптивого жеребенка.

– Әке, Әке, – вскрикнула девочка и проснулась в полной темени.

Рядом лежала старуха.

– Әке, – тихо зарыдала Айша, вспомнив день. Сквозь маленькое окошко светила тусклая, безрадостная луна.