Старушка сердито прогоняла ее, ругая за небрежность и неаккуратность. Но через какое-то время, не справившись с ниткой и иголкой, опять звала нерадивую помощницу.

– Ты взял отпуск, сынок? – осторожно спросила мать.

Даир не ответил, судорожно взяв в руки горячую чашку и усиленно глотая чай.

Ему как можно дальше хотелось отогнать мрачные тучи вчерашних переживаний от этого идеального, солнечного, почти детского дня.

– Я уволился, мама. Наверное, перейду на другую работу, – вспомнив разговор с Данияром.

– Человек всегда должен работать. Мужчина не должен сидеть дома. Он должен работать, – куда-то в сторону изрек Отец.

«Да кто же спорит. Он найдет работу. С его опытом – это не проблема. А не найдет, обратится к друзьям в Астане, которые занимают высокие посты. Они-то точно найдут.

Да и надоело работать в это маркетинговом мире – разве он для этого родился?

Отца можно понять. Он раб работы. Человек системы. Не дающий ни себе, ни другим послабления.

А он?

Он уже живет в то время, когда работа перестает быть обязательным инструментом успеха мужской инициации и жизненного порядка».

– Я найду работу, папа. Сокращение. Тяжелые времена у компании. Кризис. Поэтому пришлось уйти, – чуть покраснев, соврал Даир.

– Мужик находит работу даже во время Джута22, чтобы прокормить свою женщину. Так я спас твою мать. Мужчины забывают свое предназначение, – сердито прохрипел старик, и, тяжело поднявшись, пошел к двери. – Посмотрю новости.

– Как ты чувствуешь себя, сынок? Ты голоден? Сейчас чаем напою чаем, подогрею еду, – захлопотала старуха.

– Мам, я не голоден. Только чай.

– Как же, как же. Нельзя так. Сейчас подкрепимся, айналайын23. Как там Айсулу, Анель?

– Я у вас побуду, мам?

– Конечно, балам. Арине24. Это твой дом, ты здесь вырос. Твоя комната всегда здесь, – перемежая казахские слова с русскими, захлопотала радостно старушка.

Смагул пытался сосредоточиться на новостях, сидя перед телевизором. Но все внимание было переключено на разговор сына с матерью на кухне:

– Анель на работе. Все хорошо.

– А Айсулу?

– Нормально, – неуверенно ответил Даир, – нормально, – чуть тихо дрогнул голос.

Изменившаяся интонация, скомканная фигура, растерянный взгляд – сын не умел скрывать проблемы в доме.

– Вы поругались, сынок? – спросила, Айша.

– Нет… нет, – неуверенно стал оправдываться Даир, – я решил немного отдохнуть. Соскучился по вам.

«Фальш. Слюнтяй. Слабак. Никогда мужчина не должен уходить из дому. Предав семью – предашь Родину. Дезертир» – пронеслось в голове Смагула.

Айша только лишь раз ушла из дому. Это было тогда, когда он пришел домой поздно, выпивший. На рубашке краснела помада. И от него пахло женскими духами.

Айша ничего не сказала. Собрав вещи, она забрала старшую дочку и ушла утром.

Только через несколько месяцев они помирились.

Но Смагул больше не повторял ошибку.

– Ты устал, сынок. Ты побудешь рядом с нами. Мы соскучились по тебе. Мой ботақан25. Что тебе приготовить сегодня?

– Мам, я давно не кушал твое кеспе26. Очень скучаю.

Голос сына был жалок. Удручен.

«Что я вырастил и разве такого я хотел сына»? – ругал себя Смагул.

Но внутри появилось это слизкое, размытое ощущение, которое дрожащим комком подкатывало к горлу.

То, что он ненавидел.

То, что ему мешало расстреливать пленных немцев.

То, что когда-то его самого чуть не погубило.

Жалость.

Предательская. Глупая. Неуместная.

Пройдя лишения в детстве, голод, войну, лагеря, Смагул знал цену счастья и пытался оберегать семью всеми силами.

Он превратил свой дом в крепость, не жалея сил.

Чтобы они не голодали. Чтобы они были защищены.

Чтобы они не увидели того, что прошел он сам.