Я сглотнула. Эта тема была под запретом, и пришлось тщательно шифроваться.

– Конечно. В средней школе я была тайно влюблена в Дениса Карпатова, но охладела сразу, как только узнала, что он курит. В старших классах был физрук. – Константин прыснул, и я тоже не сдержала улыбки. – Молодой, весёлый, он вёл себя со мной по-дружески, и я «болела» грёзами о возможных отношениях до конца одиннадцатого класса. Ну, а потом экзамены, институт… Как-то сам собой его образ выветрился из головы, и настал черёд обычных, ни к чему не обязывающих встреч.

– И? Ни страсти, ни любви?

Промолчу, замнусь – и не отстанет.

– Нет. Были надежды, и они, конечно, остались… В последнее время я сосредоточена на работе.

– Почему?

– Потому что мне так хочется.

Константин покачал головой.

– По-моему, ты что-то скрываешь.

– По-моему, тебе очень хочется, чтобы в моей жизни была какая-нибудь необычная тайна, но я вполне обычный человек с тем же набором чувств и желаний, что и у остальных. Да, я бы хотела найти любимого. Да, мне порой тяжело одной. Но я умею радоваться и тому, что имею.

– Значит, расскажи о своих радостях.

Я вздохнула. Неужели ему и правда всё это было интересно?

– Мне нравится гулять по ночным улицам, особенно когда идёт дождь. Нравится ехать в полупустом автобусе, слушая музыку. Я люблю по нескольку раз пересматривать понравившиеся фильмы и перечитывать книги. Ещё люблю то особое чувство перед праздниками, когда ждёшь чуда, и люблю дарить открытки, сделанные своими руками. Обожаю, когда зимой идёт снег и горят оранжевые фонари, а небо становится сиреневым. Ещё люблю наблюдать за тем, как падают осенью листья, и просто с ума схожу от природных запахов, будь то аромат травы, или земли, или ливня. Мне нравится рано утром слышать, как гудит мир. Знаешь этот странный гул? А, может, лучше назвать его звоном…

– Ты стопроцентный романтик, Вера. Идеалист.

Я кивнула, хотя мама куда чаще называла меня прагматиком.

– А ты?

– Наконец-то и от тебя вопрос! – улыбнулся Константин. – Я, наверное, процентов на пятьдесят реалист, и на столько же аналитик.

– Ну а что насчёт простой романтики?

– Отношусь положительно, – отозвался он. – Но, скажем так, не боготворю красоты природы и кажущиеся тебе особенными мелочи. Честно, никогда не обращал внимания на сиреневое небо.

Я хмыкнула, а он продолжил:

– Не против, если теперь я спрошу про твои страхи? Чего ты боишься?

– Людской непредсказуемости. Когда кто-то ведёт себя агрессивно, не контролирует силу. Боюсь врачей немного, а ещё боюсь некоторых насекомых – например, многоножек или двухвосток.

– Вполне себе адекватные страхи, – сказал он. – Хотя мне на насекомых плевать. В детстве я, правда, терпеть не мог огромных комаров – ну, знаешь, такие летают иногда в ночи?

– О, боже, зачем ты про них напомнил! – воскликнула я, и мы рассмеялись. – В лагере ходила легенда, что парочка таких тварей может за ночь человека до дна выпить.

– Что абсолютная ложь, как и большинство других страшилок. Это комар-долгоножка, и для человека он не опасен.

– К счастью, – сказала я, и Костя фыркнул.

– В детстве я об этом не знал, и начинал тихо паниковать, когда эта длинноногая тварь залетала в дом. Они ведь именно в вечернее время активны, и могут на человека случайно сесть.

– Я бы визжала.

– Неужели умеешь? А я думал, молча стряхнёшь его с себя и пойдёшь по своим делам.

Мы, наконец, выехали на трассу, и я вспомнила, как орала, когда в классе мне на стол неожиданно упал таракан.

– Правда, вопила не я одна, да и потом, когда Паша Руднев снял ботинок и превратил несчастного в лепёшку, все, включая учительницу, смеялись.