– Да эт не моя! – расплылся в улыбке Пятаков и нежно добавил: – Эт жены… Юлечки моей, я вот ей недавно купил, пусть, думаю, девчонка ездит, раз хочет…

И Королькову, и Румянцеву было известно, что Васиной «девчонке» лет столько же, сколько и ему – сорок пять, и они в который раз поразились, что не врут, видно, в книгах и фильмах: есть она все-таки, любовь-то эта…

– Хм-м-м… – прочистил горло Румянцев. – А твоя-то где?

– Да на СТО отогнал. Там на левом берегу СТО одно открылось, так они по «хаммерам» специализируются как раз.

– А-а-а… – уважительно произнес Корольков, который часто в своих сорокашестилетних мальчишеских мечтах видел себя за рулем «хаммера». – Так это, Вась… Давай мы тебе поможем? Довезем куда надо?

– Пацаны, да неудобно как-то, – засмущался Вася.

– Давай-давай, – решительно перебил его Румянцев, которому до судорог хотелось скорее остаться с Корольковым наедине и обсудить, наконец, эту совершенно фантастическую ситуацию.

Они закинули бормашину в багажник «лексуса», Вася влез в Юлечкину малютку, и процессия тронулась. Ехать было недалеко: жил Пятаков («Или не живет он там, – подумал Саша, содрогаясь, – а… Что он делает вообще с этой бормашиной?!») на Демьянке – улице Демьяна Бедного, совсем рядом с Пушкинским жилмассивом. Посему они достаточно быстро распрощались с Василием, благополучно выгрузив в ночном подъезде бормашину.

Полминуты ехали молча, отходя от увиденного. Потом Лёша начал:

– Сань…

– Лёша, я сам в шоке! – экспрессивно перебил его Корольков. Они столько лет дружили и провели вместе столько операций, что понимали друг друга не то чтобы с полуслова, а вообще без слов. – Я не могу даже предположить, зачем ему бормашина!

Они закурили и одновременно выдохнули сигаретный дым.

– Ну может, Настя что-то выяснит, – неуверенно произнес, наконец, Румянцев. – Я ей скажу, чтобы, когда он рассчитываться приедет, спросила, что ли…

– Не знаю, Лёх, – глубокомысленно ответил Саша. – Не знаю…

Делать какие-либо предположения не было ни сил, ни, самое главное, мыслительных возможностей, поэтому они, договорившись, что подумают об этом завтра, расстались. На часах было пять утра.

И вот теперь, на протяжении трех месяцев подряд Василий Пятаков продлевал договор аренды бормашины. Он приезжал к Насте – для оформления документов и встреч с заказчиками Саша и Лёша снимали рабочее место в офисе одной фирмы, которая принадлежала знакомому коммерсу и занималась продажами какого-то неведомого им оборудования то ли для горных работ, то ли, наоборот, для рыбалки, – и, радостно и немного смущенно улыбаясь, исправно вносил необходимую сумму, пролонгируя срок договора еще на месяц. Спрашивать о роли бормашины в жизни проктолога Пятакова Насте было неудобно. Она так и сказала родственнику:

– Дядя Лёша, нет. Я не могу задавать такие некорректные вопросы.

И правда, спрашивать было как-то неловко: ведь арендовал бормашину не врач больницы номер сорок три и даже не представитель этой организации, а частное лицо Пятаков В. В.

Сплетниками Румянцев и Корольков никогда не были, поэтому обсуждать в курилках историю с бормашиной они позволить себе не могли. Кроме того, доктор Пятаков имел репутацию доброго и интеллигентного человека, который, несмотря на свои устрашающие габариты, мухи не обидит. Посему, немного поскабрезничав между собой, мужики оставили этот вопрос висящим в воздухе: ничего путного в голову не приходило. Однако с периодичностью раз в месяц они вспоминали о Васе – когда Настя докладывала, что тот снова побывал в офисе.

Вот и сейчас Румянцев в ответ на возглас Королькова недоуменно протянул: