Два раза за последний месяц Вова видел свою смерть. Она приходила в одно и то же время, в пять утра, когда весь город спал особым мертвым сном, когда опохмелиться было просто невозможно. Она глумливо улыбалась своим вечным оскалом и долго ходила вокруг постели, нагоняя невыносимый страх. Потом резко бросалась на него, острым коленом давила ему на грудь и хищно смеялась. А он медленно задыхался от бессилия и ужаса, совершенно один в бесконечном черном безмолвии.

И тут, словно солнечный луч, в черное окно его памяти врывался Саня. Одним только взглядом своим он опрокидывал смерть, и та исчезала. А Саня смотрел на него добрыми человечными глазами, каких уже не бывает у людей, улыбался и говорил: «Ну как ты, Вова? Плохо? Ну приходи ко мне, у меня есть». И Вову поднимала невесть откуда взявшаяся жизненная сила, он прыгал в свои ботинки и, не чуя себя, несся к его дому. Долго кружил у этого дома, заглядывая в его спящие окна, потом подходил к двери, обитой черным дерматином, и, обливаясь холодным потом, наконец решался нажать кнопку звонка.

Два раза спасал его Саня-журналист, с которым он познакомился месяц назад в пивнушке. Познакомился как с обычным собутыльником, как с пьяницей, хоть и прилично одетым. Только сразу бросалось в глаза, что человек он необычный. Все говорил что-то о высоких материях непонятным книжным языком, но было видно, что не врал, а говорил свое, выстраданное. Может быть, поэтому в загрубевшей пропитой душе тут же возникало доброе чувство к нему. И даже доверие, о котором давно было потеряно всякое понятие.

Сейчас, перед тем как столкнуться с пахнущей женщиной, Вова Черный вышел от Сани. У него еще не было кризиса, но он ждал его ночью. И для этого занял два рубля, чтобы купить вина или одеколона. Вино в такие минуты спасало лучше всего, хотя одеколона выходило больше и от него он быстрее засыпал.

Он вышел, раздираемый мучительной проблемой выбора, но встреча с незнакомой женщиной заставила его отвлечься от жизненных раздумий. Впервые за два года встречная женщина привлекла его внимание. Потому что понял он, куда она идет! И весь путь до самого магазина он радовался. Он шел, поджавшись весь, как улитка, с трудом передвигая ноги и тупо глядя в асфальт перед собой. Но в душе он радовался. За столько лет он радовался не своей удаче, не предстоящей бутылке, а радовался за другого человека, который когда-то с болью говорил о высоких непонятных материях и к которому теперь шла красивая женщина.

Вова Черный жил в малоопрятной двухкомнатной квартире. Однако полным хозяином там не являлся, а жил на правах, которые многие хорошо знают и очень не любят, на правах, называемых «с подселением». Занимал он комнатку, которую ему, как инвалиду, выделила шахта после распада его семьи. Другой же комнатой владела семья, состоящая из трех человек – мамы Вали, папы Гены и восьмилетнего отпрыска Кольки. Собственно, семья владела не только другой комнатой, но и всей оставшейся в квартире площадью – кухней, ванной и коридором.

Кухней Вова не пользовался вообще, в ванную проникал только ночью, когда все спали, с замиранием совершал свои естественные процедуры, после чего некоторое время обязательно размышлял о природе возникновения шума в унитазе. Летучей мышью, без единого звука, он пересекал коридор и прятался в своей комнате. Это была комната страха. Здесь он прятался от всех людей, которых в состоянии алкогольной депрессии он панически боялся. И здесь же они являлись ему, только уже в подлинном своем обличье – с красными глазами, с рогами, копытами и хвостами, являлись в виде змей и крыс, червей и сороконожек, слизней и пиявок.