– Да уж, – задумчиво отозвалась Березкина.

– Я сама бы не поверила! Не зря же я назвала его шедевром. Думаешь почему? Потому что в первый вечер он мне говорил о шедеврах. Начал просто с моей кофточки. Сказал, что у меня очень красивая кофточка, которую мог сотворить только художник и которую мог выбрать только человек с тонким вкусом. Понимаешь? А я сама эту кофточку связала! Я ему ничего не говорила и потом ничего не сказала. Он мне говорил о каком-то искусстве, о каких-то шедеврах. Как будто они ко мне имели отношение! Я сейчас ничего не вспомню, что он говорил. Но тогда я его так хорошо понимала! Со мной в жизни никто так не разговаривал! Сначала, знаешь, даже забавно как-то было. Я думала, что у парня такая манера заезжать. Мало ли! Артисты всякие встречаются, сама знаешь.

– Хо-о! – вырвалось у Березкиной.

– Но когда я поняла, что он говорит просто так! Когда я увидела, что ему интересно со мной разговаривать! Мне и самой сделалось интересно. Так здорово все получилось! Сразу как-то легко стало. Какое-то доверие появилось.

– Вообще-то, да. Я это в нем тоже заметила. Помнишь, когда эта свинья Корбут, или Коблуд, или Корблядь – не знаю, как правильней его назвать, – помнишь, когда он вышел в шортиках? Это ж труба! Козел! Нет, ну подумай: ты первый раз приглашаешь к себе людей, они сидят за столом, прилично, по-вечернему, одетые, он, сука, идет в спальню, переодевается в шортики, показывает свои волосатые ножки, трясет мудями перед носом! Нет, ну ты меня извини, я до сих пор не могу понять, что он этим хотел сказать! Неужели мы на вид такие шалавы?

– А что он потом тебе в спальне говорил?

– Да ни хера! Трахаться сразу полез. Я, честно говоря, хотела его послать. Потом думаю: не буду вам портить малину. Это ж говно бы точно развонялось. Он же скотина! И потребности у него скотские. Ну ладно, я ж не то хотела сказать. Ты помнишь, что тогда твой журналист сказал по поводу его шортиков?

– Конечно. Он сразу его обломил.

– Он сказал: «Сережа, разве можно перед дамами быть в таком виде!» А это быдло: «А шо, а шо? Да это свои девочки, хи-хи, ха-ха!» Фу, козел! Слушай, я вообще не пойму, что у них может быть общего?

– Да ничего. Просто работают вместе.

– А на хера он пустил его к себе жить?

– Не знаю. Может, для работы удобнее. Тоже этого не понимаю. Но не думаю, что они проживут долго… Кстати, вчера встретила твоего Корбута…

– Не моего, дорогая, не моего! Он мог бы сейчас вполне быть твоим. Он на тебя, кстати, сначала глаз положил. Собственно, если бы твой журналист сразу не привязался к тебе – уж не знаю почему! – в спаленке с козлом была бы ты, а не я!

– Я?!

– А что ты думаешь? Лучше меня, что ли?

– Да нет, но я как-то и мысли такой не допускала.

– Ладно уж, считай, я пошутила. Я ничего против твоего шедевра не имею. Так что вчера этот ублюдок напел тебе?

– Сказал: за то что я познакомил тебя с таким человеком, с тебя причитается. Потребовал шампанское за Соболева.

– Да ты что! Какой редкой породы козел! Какой козлище! Надо же, а! Да это просто какой-то гибрид, это же помесь нерусская. Наши чистокровные до такого еще не дошли. Ну и что ты ему?!

– Я сказала, что за Соболева могу поставить ящик.

– Ой, Лора, какая ты умница! И что у него при этом образовалось на роже?

– А ничего. Принял все на свой счет. И от ящика не отказался. Причем совершенно серьезно.

– Понятно. А ты, я смотрю, серьезно готова ставить ящик за своего?

Лариса лишь улыбнулась.

– Все это хорошо, – продолжала Березкина. – Но что ты будешь делать, когда Женечка приедет? Он же тебе прямо скажет: Лора, или за меня замуж, или мой труп на твоей совести! И пасти тебя будет, как собака овечку. Даже если ты ему скажешь