Как и всегда.

Я не знаю, сколько просидела в ванной – час или десять, секунду или всю жизнь. Поднимая глаза на своё отражение, я уже готовилась увидеть на голове седые волосы, морщины на лбу и у уголков глаз. Но вместо этого передо мной предстала совершенно обычная я – с покрасневшей от слёз кожей, дёргающимся нижним веком и дрожащими губами. Хоть солнце и давно зашло, судя по единственной полоске света под дверью, которая еле-еле освещала ванную, я не могла ошибаться: я действительно выглядела так. «Совершенно обычная», – фыркнула я.

И тут я просыпаюсь от входящего вызова.

Телефон раздражающе жужжит на рабочем столе, как будто пытаясь добраться до края и спрыгнуть. Я накрываю лицо подушкой и притворяюсь перед самой собой, что не слышу его, но сна как назло ни в одном глазу. Да и сна вроде того, который приснился, мне, если честно, совсем не хочется видеть. Но вот незадача: это был не сон. Спина ноет, потому что я сидела сгорбленная на полу в ванной битый час, лицо жжёт, потому что я – даже добравшись до кровати прошлым вечером – долго плакала. Люк, Билли, месть – всё это по-настоящему. Смартфон уже приближается к краю, и, если я подойду хотя бы на минуту позже, он точно свалится на пол. Я свешиваю ноги с кровати и ковыляю к столу.

Потолок озарён солнечным светом. В комнате витает запах жареного мяса и овощей. Я поднимаюсь на локтях и осматриваюсь: на рабочем столе меня ждёт поднос с завтраком и десертом – вчерашним чизкейком, который мы готовили вместе с Хью.

– Почему я не могу дозвониться до тебя?

Я плюхаюсь на стул и складываю локти на столе.

– Может, потому что сейчас семь утра?

– Сейчас девять, Кэтрин.

Я подношу смартфон к глазам и, стараясь не жмуриться от белого света, всё же рассматриваю цифры в верхней части экрана. Действительно, сейчас девять семнадцать.

– Кто-то следит за режимом летом?

Будь у мамы плохое настроение – её привычное, – она бы уже читала мне нотации. Но, видимо, сегодня какой-то особенный день, раз она спокойно выдыхает после моих слов и продолжает:

– В детском доме есть режим, Кэтрин, и я попрошу бабушку, чтобы она проконтролировала тебя.

– Хорошо, хорошо, – отмахиваюсь я. – Так что-то случилось?

Я накручиваю на палец локон и готовлюсь выслушивать очередные наставления по поводу соблюдения диеты и поддержании хорошей формы. Но мама сегодня превосходит саму себя.

– Да, продлили контракт.

Я отпускаю волосы.

– Правда? – берусь за смартфон двумя руками. – Наверное, это здорово.

– Наверное? – мама явно не оценила мой настрой. – Это настоящее чудо, Кэтрин. Ты приглашена на показ.

Она замолкает, ожидая, что я начну благодарить её, будто это она пробежала марафон и отказывалась от сладкого и жирного на долгих три месяца.

– Спасибо, – я заставляю себя сказать это. – На какое число назначена репетиция?

– На сегодня.

– Сегодня? – переспрашиваю я. – Я же за городом.

Маме не нравится, что я так долго соображаю, поэтому слышу, как её передёргивает. Глупо хихикаю, закрыв пальцем микрофон.

– Я заеду за тобой в двенадцать, будь готова.

Я киваю, будто она стоит передо мной.

– Хорошо, мне брать с собой вещи?

– Можешь оставить их у бабушки, уже послезавтра ты сможешь вернуться, – мама отключается.

Чизкейк Хью слишком вкусный, чтобы растягивать его хотя бы на десять минут, поэтому я заканчиваю с завтраком почти так же быстро, как и начинаю. Взяв с тумбы первую попавшуюся резинку, я встаю перед зеркалом и завязываю волосы в неаккуратный пучок. Кажется, потребуется очень много тонального крема, чтобы скрыть опухшие веки и царапину на щеке. Если бы из агентства позвонили всего днём раньше, я бы, наверное, что-нибудь с этим сделала. А теперь мне остаётся только смириться и не забыть ляпнуть про тяпку. Взяв из шкафа чистую футболку с юбкой и пару полотенец, я спускаюсь в душ – но чуть не теряю равновесие, когда узнаю, что творится внизу.