Почему она продолжает везде совать штампы, если с ними все уже ясно? Григорий Павлович сто раз объяснил психотехнику Станиславского, которая помогает вызвать из памяти правильные эмоции в нужный момент роли. Допустим, нужно сыграть страх. Бесполезно пыжиться испытать чувство в голом виде. Вместо этого следует вспомнить любое событие из своей жизни, которое вызвало страх, предшествовало ему. Например, увидеть ту старомодную пару в мерцающем мареве Летнего сада было жутковато. Даже сейчас мурашки побежали. Так же и на сцене. В соответствующую минуту вызываешь в памяти те обстоятельства – и вуаля – страх приходит следом.
Правда, это лишь в теории звучит просто. На деле Шурочка сама ничего не чувствовала на сцене. Пора уже признаться: они с Тамарой Аркадьевной все-таки в одной лодке. Обе не умеют вызывать к работе чувства в нужный момент. Только первая теряется и деревенеет, а вторая по инерции лепит штампы.
Выходит, в душе Шурочки борются две силы. Одна жаждет отдаться буре искренних чувств, чтобы пробудить их на сцене. От этого напрямую зависит не только ее творческий успех, но и вся жизнь. Ведь с недавних пор у Шурочки и осталось-то одно актерское ремесло. Остальное она принесла в жертву. Отними еще театр, и не будет совсем ничего. Другая сила все понимает, но сопротивляется. Не дает освободить эмоции. Зачем же она так делает, когда на карту поставлено самое дорогое?
Внутренним взором Шурочка увидела прохладные сочные луга. Над ними висел низкий густой туман, какой бывает в горах. Примерно так она представляла Англию или Новую Зеландию, где никогда не бывала. Ясно было одно: места эти очень-очень далеко, на самом краю земли. Там в воздухе вечно висела хмарь, а ветер колыхал высокую ароматную зеленую траву. Годами нельзя было встретить ни души – ни человека, ни овцу, ни даже бродячую собаку. Но именно там она увидела себя. В полном одиночестве. Хрупкую, маленькую, одетую в тяжелые, ржавые, холодные рыцарские доспехи. Это был страж границы – та самая сила внутри Шурочки, что запрещала ей плакать на сцене. Кто же велел ей нести одинокую службу в суровых условиях, а потом бросил, забыл, потерял?
Статский советник Николай Васильевич Алексеев. Папа. «Запрети себе чувства, или они тебя погубят», – таким было его послание. Он не говорил этого словами, но показывал своим образом жизни.
По долгу службы отцу пришлось стать безжалостным и хладнокровным, чтобы выполнять не самые приятные поручения, идти по головам. Он выбрал карьеру, работу мозга, а чувства задвинул на дальний план. Не только болезненные, но и радостные – поэтому в глубине души Николая Васильевича всегда тлело страдание. Он отказался от ярких и глупых страстей во имя благополучия семьи, комфортной жизни и видного положения в обществе.