Подросток с опущенными глазами – будущий стрелок?

Моя комната была завалена: статьями, картами преступлений, схемами.

Я мечтал стать криминальным психологом, консультировать полицию, ловить убийц…

Но внутри росло и другое желание – действовать.

Я знал: зло процветает, система – гнила. А я обладал знанием. Почему бы не использовать его?

Я фантазировал: как выискиваю новых Чикатил; как наказываю их их же методами; как становлюсь охотником на охотников.

Иногда в зеркале я видел тот же блеск, что и у потенциальных убийц. Я говорил себе:

“Это другое. Я не убиваю невинных. Я наказываю убийц.”

Но… где граница между исследователем и тем, кто вглядывается в бездну слишком долго?

К восемнадцати годам в моей «коллекции» было более 300 дел. Я знал их лучше, чем свою семью. Но всё, что я мог – анализировать.

А действовать?..

Нет. Я оставался тем же слабым мальчиком.

И это убивало меня медленно, но наверняка.

Глава 3: Диагноз

Я помню тот день до мельчайших подробностей. Каждый звук, каждый запах, каждое слово доктора Марченко врезались в мою память с такой силой, будто кто-то выжег их раскалённым железом прямо в мозгу. 23 октября, вторник. Дождь стучал по окнам неврологического отделения, а я сидел на белой кушетке, обтянутой холодной клеёнкой, и слушал, как рушится моя жизнь.

– Боковой амиотрофический склероз, – произнёс доктор Петров, не поднимая глаз от толстой папки с моими анализами. – БАС. Редкое заболевание, поражает двигательные нейроны спинного и головного мозга.

Слова повисли в воздухе – тяжёлые и неотвратимые, как приговор. Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Где-то в глубине сознания всплывали обрывки информации из медицинских сайтов, которые я листал последние месяцы, пытаясь понять, что происходит с моим телом.

– Сколько? – хрипло спросил я, хотя и боялся ответа.

Доктор Марченко наконец поднял глаза. Усталые, карие глаза врача, который за свою практику уже не раз становился вестником плохих новостей. В них читалось профессиональное сочувствие, смешанное с неловкостью.

– В среднем… от года до трёх лет. В твоём случае, учитывая скорость прогрессирования… – он помолчал. – Год, может чуть больше.

Год. Двенадцать месяцев. Триста шестьдесят пять дней. Я автоматически начал считать в уме, будто цифры могли как-то изменить реальность. В двадцать три года мне оставалось жить меньше, чем я потратил на изучение психологии серийных убийц.

– Болезнь будет прогрессировать, – продолжал доктор, и его голос звучал откуда-то издалека. – Сначала усилится слабость в руках и ногах, затем начнутся проблемы с речью, глотанием. В конце концов…

Он не договорил. Но мне и не нужно было слышать подробности – я и так знал. БАС – это медленная, мучительная смерть, когда сознание остаётся ясным до самого конца, а тело постепенно превращается в тюрьму. Стивен Хокинг прожил с этим диагнозом десятилетия, но он был исключением. Обычно всё заканчивается гораздо быстрее и печальнее.

Я вышел из больницы словно в тумане. Осенний московский воздух казался особенно свежим и острым – может быть, потому что я впервые по-настоящему осознал его ценность. Каждый вдох был драгоценным. Каждый шаг – подарком, которого у меня оставалось не так много.

Дома я никому ничего не сказал. Мать суетилась на кухне, готовя ужин, отец смотрел новости. Обычный вечер в обычной семье, которая ещё не знала, что один из её членов уже мёртв. Просто ещё дышит.

Я заперся в своей комнате и сел за компьютер. Пальцы дрожали – то ли от болезни, то ли от нервов – когда я набирал в поисковике знакомые теперь буквы: «БАС». Сайты открывались один за другим, рассказывая мне то, что я уже знал. Статистика. Симптомы. Стадии. Лечение (которого, по сути, не существовало).