Такое запросто может стрястись. Поэтому сержантика с ушами-локаторами надо обязательно вычислить и изолировать.

– Ладно, поехали дальше, – сказал Головков.

Почерк у бандитов – решительный, жестокий, они ничего не боятся, ни крови, ни того, что стрельбой своей разбудят город, ни соседей убитых, не боятся, наверное, и милиции. Похоже, что у них есть кто-то, кто имеет боевой опыт, прошел Афганистан, Таджикистан либо Карабах – в общем, побывал там, где было горячо. Вычислить такого человека трудно, бывших афганцев в городе много. Тысячи.

Что еще плохо для следствия – бандиты не оставляют свидетелей. Следы есть, но они – второстепенные, слабые, главных же следов нет.

– Ну, что будем делать, господин прокурор? – Головков осторожно прикоснулся пальцами к щеке: стрельба, похоже, кончилась, боль затихла, свернулась в клубок, взгляд у подполковника прояснел.

– Да выдерни ты этот гнилой корень ко всем чертям, не майся, – посоветовал Лысенко, поморщился, будто сам ощутил боль, которую ощущает подполковник, покачал сочувственно головой.

– Во-первых, это не гнилой корень, а нормальный зуб, во-вторых, выдернутый зуб уже никогда не вырастет. А мне нужны все зубы. Чтобы проволоку грызть и таким вот, – Головков постучал сгибом пальца по бумаге с оперативной сводкой о ночном убийстве, отпечатанной на машинке с плохой лентой, – глотки перекусывать.

– Что делать – понятно. Сколько человек можешь выделить в оперативную группу?

– Для начала – четырех человек, – подумав, ответил подполковник, – его вот, – он кивнул в сторону Ерохова, – еще одного следователя и двух оперативников.

– Город не сумеет чем-нибудь помочь?

– Поговорю. Но вряд ли. Там – постоянная запарка.

– Мда-а, никогда не думал, что криминал так нагло полезет из всех дырок. Он даже из народных ноздрей лезет, извини за выражение.

– Дали волю, вот и полез… А нам с тобою в ту же пору связали руки. Если мы с тобою еще можем арестовать дворника, совершившего преступление, то начальника ЖЭКа уже не можем, у него в администрации обязательно найдется покровитель. А то, что начальник этот – хапуга, рвач, вор, обирает старух, унижает фронтовиков-инвалидов – всем наплевать, главное, что часть нахапанного он несет наверх, делится там с некими шишками…

– Почему с некими? – спросил Лысенко. – Мы этих людей знаем. Они имеют фамилии. Придет время – и чиновнички эти за все ответят.

– А ты сколько людей дашь в оперативную группу? – спросил подполковник.

– Двоих. Больше не могу.

– А больше и не надо. Шесть человек – это хорошая боевая группа, наковырять может много.

– Главное – засечь банду.

– Сейчас она отлеживается, отдыхает, смотрит, как мы отреагируем на ее выступление, засекает, много ли мути поднимается со дна…

– Ничего. Скоро она, как это ни печально, проявится вновь.

– Твои люди вооружены? – спросил Головков.

– Недавно всем атестованным выдали пистолеты Макарова.

– Это хорошо, прикрывать хоть не надо, не то иногда в пустячной ситуации приходится дядю с ружьем выставлять, чтобы заслонил собою сотрудника прокуратуры, пошедшего в туалет по нужде.

– Извините, товарищ подполковник… Когда это было? При царе Додоне да во времена «Черной кошки» и концертов Утесова. А сейчас прокурорский работник сам любого из твоих головорезов может прикрыть.

– Ты знаешь, что такое сексот?

– Всегда думал, что это обидная кличка стукача и был удивлен, когда в десятом классе узнал, что сексот – это обычное сокращение от слов «секретный сотрудник». К чему ты вспомнил о сексотах?

– Да к тому, что не закинуть ли нам сексота в банду?

– Отличная мысль, только трудноосуществимая, – в голосе Лысенко послышались сомневающиеся нотки, он потянулся всем своим крепким телом и произнес: – А вот они в наши ряды своего обязательно закинут… С какой-нибудь очередной лимитой.