– Только надо в деле проверить – точно ли англичанин специализируется на утках с гусями?

– Может, у меня в отделе попробуем ее на наркотики?

– Нет, спасибо. Моя собака в таких делах участвовать не будет, – спокойно и грустно произнес прокурор, – это для нее гибель. Чтобы пес искал наркотики, ему самому надо эти наркотики попробовать, а это – смерть для каждого кабысдоха. Я не хочу, чтобы мой пес стал наркоманом.

– Жаль, – Головков не выдержал, вздохнул, – а то я ищу собаку себе в штат.

– Что, в Краснодарском крае уже наркотиками запахло?

– Да, имеются такие сведения, – неопределенно ответил подполковник, покосился на Ерохова, словно бы соображая, нужно ли тому об этом знать или нет. – Раньше у нас был город как город, никто худого слова сказать не мог, а сейчас стал некой перевалочной базой. В том числе и по части наркотиков. Ладно, – бросил Головков раздосадованно, – в конце концов и с этим справимся. Лишь бы советами не замучали.

– Ну что, ближе к делу?

– К телу.

– Как там талдычат на востоке: не суетись и тело твоего врага пронесут мимо тебя?

– Правильно. Не суетись под клиентом.

– А вот эта истина не восточная, а типично московская.

– Москвичи вообще не любят суетиться под клиентами.

Через пару минут Лысенко с Головковым плотно засели за бумаги, Ерохову определили роль на подхвате – то одно требовалось подать, то другое, то принести что-нибудь, его задача – подключиться к разработке, которую сделают старшие. А разработка, – собственно, это была даже не разработка, а скорее версия, – сводилась к следующему.

И прокуратура и милиция прохлопали, извините за выражение, рождение новой банды. Банда эта состоит из своих – к такому общему мнению пришли и Лысенко и Головков, – гастролеров в ней нет, есть только свои, местные… Могут, правда, быть какие-нибудь приблудные граждане – беженцы либо командированные из бывших союзных республик, ныне со вкусом поедающие плоды демократии, самостоятельности, вольной жизни, и приблудные эти могут оказаться очень жестокими. Но главные люди в банде – свои, краснодарские.

Численность банды небольшая – не более десяти человек. Есть и наводчики, есть некие люди – один, максимум два человека, которые, может быть, даже служат в милиции либо в налоговой полиции, указывают пальцем на удачливых бизнесменов, предпринимателей, у которых хорошо идут дела – этих, мол, можно смело щекотать… Риска почти никакого: деньги предприниматели хранят дома в кубышках, банковскими услугами пользоваться не научились, запоры на дверях имеют хлипкие – плевком можно сшибить, – вот и расстается народ и с деньгами и со светом белым… Потому-то налетчики свидетелей не оставляют – боятся.

– В милиции наводчики есть, – согласился с предположением Головков, – это точно. А в прокуратуре есть?

– Теоретически могут быть, практически нет, – убежденно произнес Лысенко.

– Почему?

– У нас людей мало. Это милиция разрослась, там, где раньше работало семьдесят человек, сейчас корпит в поте лица двести пятьдесят, а прокуратура не разрослась совсем. Как были в штатном расписании заложены полторы калеки, так полторы калеки и остались. А потом я наших людей знаю. Всех – поименно. И кто чем дышит, знаю, и кто какую кашу ест по утрам, и сколько пар носков изнашивает в год – все знаю.

Подполковник вздохнул зажато, боясь растревожить только что утихшую зубную боль, пожевал губами: прокурор находился в выгодном положении, у него все люди на виду, а у Головкова нет, и насчет каши и носков своих подопечных он ничего сказать не может, вот ведь как… Кто знает, вдруг у него в приемной появится какой-нибудь сержантик, околпачивший Жанну, оттопырит ухо и то, что услышит, передаст завтра в банду?