– Самое поганое, – Виктор Николаевич проводил «отца» виноватым взглядом, – что эту обреченность принес сюда я – вместе со знанием истории будущих веков…

Кошкину пришлось вынести еще одну занимательную процедуру. Уже дома, во дворце Кассандры, он прошел вдоль выстроившихся у стены стражников; резко затормозил – у того самого верзилы, которого утром утащили волоком, связанного; как сам он подумал тогда, на расстрел. А он вот – стоит у стеночки, и даже позволил себе чуть заметную ухмылку, в то время, как остальные выпятили груди, квадратные подбородки и истово «ели» хозяйку глазами, не позволяя даже малейшего намека на интимность. А сам Николаич – вдруг спохватился он – вслед за оживившейся Кассандрой выбирал из этих бравых ребят самца посимпатичней.

– Тьфу, ты, – плюнул он в сердцах, попав в ногу верзилы, отчего улыбка того сразу пропала, а взгляд испуганно замер, – договорились же – никаких мужиков, пока я тут…

– Ладно, милый, – засмеялась провокационно царевна, – как скажешь. Хотя вот этот красавчик такой ласковый в постели; а этот кривоногий и волосатый на диво неутомимый – может пристроиться сзади и до утра пахать ниву, как трактор…

– Какой трактор?! – чуть не взвился на месте Николаич, – откуда ты только слово такое взяла?!

Он ввалился в спальню – как и намеревался, в одиночестве, а потом отдался рукам молоденьких прислужниц, от помощи которых отказываться не стал (или не стала?). Кассандра только посмеивалась, и непонятно как подмигивала Кошкину, теперь комментируя прелести и умения шалуний. От их услуг Виктор Николаевич тоже отказался; хотя позже – когда утомленная царевна заснула – пожалел об этом. А потом тоже уснул, прикорнув в душе рядом с Кассандрой…

Утро следующего дня началось необычно. Во-первых, царевна впервые за многие дни проснулась одна. Это она сама сообщила – чуть ли не похвалилась. Почти сразу же вбежали девушки-помощницы. «Сенные девки» – так их почему-то обозвал Кошкин.

Проснувшаяся только что Кассандра отчаянно зевнула, и с интересом спросила:

– Сенные… Х-м-м… На сене я еще не пробовала. Это с конем, что ли? Расскажешь?

Впрочем, она тут же – к большому облегчению Кошкина, который в своей жизни ни разу не видел сена, не говоря уже об обнаженной натуре на ней – набросилась с упреками на служанок, или рабынь. Николаич так и не удосужился уточнить статус этих прекрасных дев; благосклонно принимал их услуги и только. Теперь же он остановил их общую с Кассандрой руку, уже готовую обрушиться на голову одной из девчонок.

– Постой! – одернул он царевну, – выслушай ее сначала. Или они вот так часто врываются в твою спальню без спроса?

– И действительно, – остановилась в недоумении царственная троянка; она повелительно вскричала общими устами, – отвечай, презренная – как смела ты прервать мой сон, такой сладкий и прекрасный, благодаря…

– Да, – перехватил нить перекрестного допроса Кошкин, который предпочел не оставлять даже эфемерного следа в троянской реальности – в виде собственного имени, – можешь ли ты назвать хоть одну причину, которая оставит тебя без наказания?

Несчастная прислужница рухнула на колени, а потом и ниже – распростершись на полу перед гордо задравшим голову Кошкиным. Историк устыдился, но бросаться к ней, чтобы поднять ее на ноги, не стал.

– Хотя ножки, – оценил он стройные конечности, которые задравшаяся при броске одежка обнажила почти до…, – а трусов-то эти красотки не носят!

– Царь Трои! – возопила несчастная, не смея поднять на госпожу (и господина, не отрывавшего сейчас глаз от ее ног), – великий Приам требует к себе любимую дочь!