Я почти не выходила из дома, никому не звонила, оцепенела. Целыми днями лежала на диване в своей комнате или валялась на раскладушке на балконе, обнимая жирного Барсика. Смотрела на мамины цветы, посаженные в яркие цветочные горшки, и ни о чём не могла думать. Отключила эту функцию…

Если бы начала думать, вспоминать, рассуждать, наверняка впала бы в отчаяние, но ведь объективных причин для этого не было. Правильно?

Я находилась в безопасности, никак не пострадала, а то, что случилось с Пашей… на самом деле я хотела этого. Естественно, не в такой ситуации, не на ходу, спешно, под действием адреналина, но ведь хотела! Самой себе врать не удавалось, я и не собиралась.

От раздумий отвлёк звонок в дверь. На пороге стояла Даша.

– Привет, – помахала она наигранно рукой, широко улыбнувшись. – Одна дома?

– Привет. Проходи. Конечно, одна, родители на работе.

– Я звоню тебе, звоню, – начала выговаривать подруга, снимая в прихожей босоножки. – Чего трубку не берёшь?

– На беззвучке стоит, наверное, – ответила я.

Слово «наверное» было ложью. Телефон я специально поставила на беззвучный режим, не хотела никого слышать, и видеть тоже, но приходу Даши искренне обрадовалась.

– Чем занимаешься? – без приглашения она зашла в мою комнату, шлёпнулась в компьютерное кресло, прокрутилась несколько раз, уставилась на фотографию всей нашей компашки, выставленную в рамку над столом. – Это когда было?

– Не помню, кажется, в конце одиннадцатого класса.

– А, точно! – Даша захлопала в ладоши. – Здесь же эта, – ткнула пальцем в изображение первой любви Макса. – Крыса!

– Точно, – согласилась я.

– У Никитоса сейчас была, привет тебе передаёт. Говорит, звонил тебе, но ты трубку не берёшь. Беззвучка у тебя, – улыбнулась Даша, показав пальцами кавычки, давая понять, что поняла мой манёвр.

– Как он? – проигнорировала я Дашин намёк.

– Перелом голеностопа, врачи говорят – без смещения, за два-три месяца заживёт, а вот если бы смещение было – полгода ходил бы в гипсе. Представляешь?

– Кошмар какой… – нахмурилась я. – И как он справляется? В смысле – с Алёнкой, хозяйством?..

Мама Никиты и Алёны пришла в себя только относительно состояния после смерти мужа. Полноценной мамой, хозяйкой, активным человеком её нельзя было назвать.

Никита помалкивал, но мы-то знали, что готовил, убирал, стирал, занимался Алёниной учёбой он. Мама же исправно ходила на работу, иногда выбиралась в кафе с подругами – вернее, её вытаскивали едва ли не силком, в остальное время лежала на кровати, смотря в одну точку.

Осуждать её у меня не получалось, хотя находились те, кто качал головой, давая понять, что горе пора пережить.

Что я могла знать о потерях? Моя последняя потеря – золотая рыбка из аквариума. Говорят, я так плакала, что папа отказался покупать новую, во избежание повторения. Родители были живы, здоровы, бабушка, рядом с которой я выросла, тоже, дед умер ещё до моего рождения, а по другой линии я плохо знала родственников, не была привязана.

Женщина мужа потеряла! Я один раз переспала с малознакомым парнем и то умудрилась соскучиться. Состояние мамы Никиты и представить страшно.

– Алёнка в больнице, кто-то укусил, пол лица разнесло на следующее утро, как вернулись. Расчесала, наверное. Так что мама после работы едет к Алёне, а Никита дома кое-как справляется. Алик сказал, сегодня к вечеру притащит им еды, картошки там, курицы… всякого такого, в общем. Ой, главное же! – завизжала Даша. – У Алика все живы, успели эвакуироваться! Сгорело, конечно, всё, страховая отказывается выплачивать, на стихийное бедствие, видите ли, не распространяется. Представляешь?! Ничего-ничего, у Алика другой дядька крутой юрист, сказал, выбьет всё до последней копейки.