И я, я остаюсь.

Там, где мне хочется быть.

И пусть я немного боюсь,

Но я, я остаюсь,

Я остаюсь, чтобы жить.

Анатолий Крупнов.

–А, это ты! Пришла всё-таки! Молодец! Ну как, родители не узнали? Какая ты нарядная сегодня!

Если осенью Света предпочитала халат, то сейчас на ней была ослепительно белая блузка хорошего кроя и серая длинная юбка, которую она сама же себе и сшила «для свидетельства об Иегове», а на плечах – светло-жёлтая ажурная шаль. Неужели она вырядилась так ради меня, в честь того, что я «продолжила учёбу»? И вид у неё в этом наряде был такой русский, такой православный!

И Огола сказала за стенкой тихо и грустно:

–Светочка, она пришла всё-таки? – и вышла поздороваться.

И Огола сегодня разоделась в пушистую белую кофту и серую юбку из клиньев. Просто как какая-то старая, богатая купчиха. Получается, они осознавали, что их учение может напугать, ввергнуть в панику, заставить спастись бегством.

Ну и я сегодня тоже решила соблюсти «свидетельский дресс-код»; надела юбку, подаренную маму (надо же её ну хоть куда-то носить!), розовый индийский свитер, – с ним очень красиво сочетались чёрный шёлковый воротник и манжеты. Я в них ещё в школу ходила.

–Как насчёт работы? – по-родственному спрашивает Огола.

–Была очень хорошая работа в Москве, но в последнюю минуту взяли своих,– пожаловалась я.

–А какая? Секретарём? Писать что-нибудь?– догадалась Светлана.– А ты не хочешь стать продавцом? А то я часто вижу объявления, что нужен продавец…

–Да что ты, что ты, Светочка!– замахала Огола на неё руками.– Там своруют, а она – отвечай за недостачу!

–Но, там же у них вроде закрыто, под стеклом…

–Да они на складе своруют! А если они ей недостачу в кассе сделают? – со знанием дела сказала Огола. – Ну, ничего, Аллочка, может, мама в Щёлкове тебе что-нибудь найдёт…

–Но я хочу именно туда! – не сдавалась я. – Мне эту работу нашли…мои новые друзья!

Вряд ли Захарова, и её муж, которых я так любила, считали меня своим другом, – просто назойливой мухой. Или приблудной кошкой, которой можно в виде одолжения и почесать за ушком. Ей даже молочка ни разу не налили. Вот Соколовой я нравилась, как забавная обезьянка, но я её ненавидела, потому что она занимала рабочее место, которое могло стать моим. Но мне было важно соврать и самой себе, и другим, что у меня есть друзья.

–Вон и Мытищи город большой, Аллочка, и Подлипки.

–Да мама хочет, чтобы я работала рядом с домом.

–А ты у них одна?

–Да.

–Значит, они просто жалеют тебя.

–А учиться ты не хочешь? – спросила Света.

–Нет.

–Хе-хе, высшее образование! Ну, есть оно у них, ну и что? Торгуют на рынке тряпками со своим высшим образованием! А вот я, хоть и без их высшего, всю жизнь проработала на инженерных должностях! И в двадцать девять лет сама построила дом! Мне моя свекровь так и сказала: «Рая построила дом ни по уму, ни по возрасту»,– потому что, ну какой ум в двадцать девять лет? В Чертанове, пока нас не сломали… Светочка, а у вас по воскресеньям Библии не продаются? Надо Библию Алле.

–Да вот были…А какую? Там формат бывает разный и перевод немножко не такой.

–Светочка, та женщина из Фрянова просила меня, чтобы шрифт был покрупнее.

–Мне бы с картами,– заказала я.

–Тебя вот такая устроит? Или тебе, может быть, тоже шрифт побольше? А то я смотрю, ты как-то…

–Нет, крупный шрифт – у кого дальнозоркость, а мне – любой.

–А то я в воскресенье стояла-стояла, думала-думала, купить, не купить. Потом смотрю, она стоит 32 тысячи, а у меня всего 26 тысяч рублей…

–Вот, возьми деньги: я сейчас мужчину обучаю, немолодой уже мужчина, ему лет столько же, сколько и мне, – вот он просил. Он ко мне домой приходит.