– Мы будем готовы.

Это были последние слова, услышанные Гарольдом перед тем, как входная дверь захлопнулась. Он встал с дивана, неспешно подошел к окну и протер рукавом свитера запотевшее стекло. Пляж опустел. Все небо заволокла плотная пелена сизых туч, ветер задувал с моря и доносил первые капли дождя, липнувшие к стеклу, как рой мошек. Через несколько мгновений вернулась Мэри-Роуз.

– Ты был к нему несправедлив, – упрекнула она мужа, подходя к окну. – Сам ведь знаешь, Мэтью не виноват в наших бедах.

– Но в этот раз мог бы и помочь.

– Это дело от него никак не зависит, впрочем, как и от нас. В письме было ясно сказано.

– Письмо, письмо! Будь проклят тот день, когда его принесли!

Еще один раскат грома сотряс долину. Свет в комнате замигал.

– Есть люди, которые долгие годы живут в доме престарелых, и ничего, не жалуются, – заметила МэриРоуз.

– И мы оба прекрасно знаем, что им такая жизнь ненавистна. Мы с тобой еще не настолько дряхлы, чтобы нас кормили с ложечки, как младенцев.

– Прекрати уже стенать, Гарольд Грейпс!

– Я вот ума не приложу, как это тебе удается так безропотно ко всему относиться?! Ты что, в самом деле не понимаешь, что означает потерять свой дом?!

У Мэри-Роуз сжалось сердце.

– Алькальд прав, этот шторм будет не из слабых, – проворчал Гарольд, глядя в окно. – Пойду-ка закрою ставни.

И вышел из комнаты.

С недовольным видом Гарольд поднялся по лестнице на второй этаж. Ему было невмоготу выносить покорное выражение лица Мэри-Роуз, сохранявшееся все эти месяцы. Ее словно подменили. И хотя он сам в полной мере осознавал положение, в котором они находились, все же относиться к происходящему с подобным смирением явно было выше его сил. Гарольд лучше любого другого понимал, что в полах, стенах и окнах этого дома заключалось нечто, чему никогда не найти замены.

Словно пытаясь обогнать надвигавшийся шторм, Гарольд стремительно проходил по комнатам, закрывая все ставни, попадавшиеся на его пути. Пустые помещения, заставленные лишь коробками с воспоминаниями былых времен. Прежде чем закрыть последнее окно, он выглянул на улицу. Там под порывами ветра из стороны в сторону мотались плотные завесы дождя. На берегу грохотал прибой, крупные капли чертили дорожки по стеклу и, собираясь в желобах на фасаде, потоками обрушивались вниз, на гортензии в саду. Странно, но ливень подействовал на него успокаивающе; гнев постепенно улегся, сменившись унылой подавленностью.

Для Гарольда необходимость покинуть свой дом означала не только потерю крыши над головой, эта беда лежала в иной, иррациональной плоскости. Предстояло расстаться с тем, что сохранилось с его самых счастливых времен и, как спасательный круг, помогало держаться на плаву и чувствовать связь с тем, чего он лишился. Гарольд прекрасно понимал, что жизнь прошла вовсе не так, как он задумал, но, по крайней мере, он научился принимать ее такой, какая она есть. Но сейчас весь его мир исчезнет, все существование сведется к маленькой комнатушке, которую власти выделили ему в доме престарелых в центре острова. Скалистый пятачок вдали от моря, от всего того, что он любил. Вдали от него.

Нетвердым шагом Гарольд подошел к массивному комоду, открыл первый ящик и нашарил в стопке старых пижам письмо. Держа его в руках, он вспомнил то холодное январское утро, когда алькальд лично явился к ним с этим плотным кремовым конвертом.

– Здорово, Мэтью! Заходи, пока не превратился в ледышку, – приветствовал друга Гарольд.

Алькальд, слегка замявшись, зашел в дом.

– Хочешь с нами позавтракать? – предложил Гарольд, закрывая дверь. – Мы только что сели.