– Подумаешь, немножко побрызгает! И вообще, еще не стемнело, я не успел поймать светлячков, – отвечал сын, махнув пустой банкой в сторону кормы.

Гарольд перевел взгляд туда, куда показывал Дилан, и увидел желтоватое сияние светлячков, копошащихся среди досок. Он вздохнул и вновь озабоченно посмотрел на небо.

– Ладно, еще часок – и домой!

Лопнувший стальной трос кнутом хлестнул по деревянному фасаду, и земля под домом будто вздрогнула и сжалась, окончательно оторвавшись от сада и осев вниз больше чем на метр.

Оставшиеся тросы, натянувшись до отказа, все еще держались.

Метрах в тридцати под домом бушевали волны, раз за разом атакуя пористую, изъеденную солью и ветром скальную стену. Лопнули еще два троса.

Под утесом разверзлась гигантская трещина, и в нее с мягким шипящим звуком съехал целый фрагмент скалы. Его тут же поглотили волны, яростно лизавшие подножие обрыва.

Под очередным натиском ветра четвертый и пятый тросы оторвались в месте крепления, и огромные стальные заклепки полетели в воздух, словно запущенные гигантской рогаткой. Пол гостиной превратился в крутой склон, по нему заскользили диваны. Под весом мебели дом накренился еще сильнее, все горизонтали встали дыбом, превратившись в вертикали. Казалось, в этот миг мир застыл, как ледяная скульптура. Лишь слышен был стук дождя по разбитой черепице кровли и доскам фасада – тот же самый стук, с каким капал дождь на дырявую крышу старой верфи, где Гарольд с сыном работали в тот вечер. Черные грозовые тучи, зародившиеся много лет назад, окутали весь остров траурным покровом, а громовые раскаты неумолимо подходили все ближе и ближе.

– Надень, Дилан, – Гарольд протянул сыну старый желтый дождевик, размеров на десять больше, чем требовалось.

– А ты, папа?

– За меня не волнуйся, я привык к сырости.

Они бегом рванули к пристани; желтоватое сияние светлячков в банке помогало им находить дорогу. Дождь лил все сильнее, яростным ветром с моря лодку било о мостки и мотало из стороны в сторону, обдирая борта. Гарольд сначала помог забраться в лодку Дилану, почти утонувшему в своем огромном дождевике, затем отвязал канат, спустился к сынишке сам и, не теряя времени, схватился за весла.

По мере того как суденышко удалялось от бухты, дождь и мрак усиливались, словно стремясь поглотить их. Гарольд различал лишь желтоватый отсвет от банки на лице сына; он тяжело дышал и мечтал только о том, чтобы ему хватило сил как можно раньше добраться до берега. Грейпс продолжал без остановки грести в свинцово-черных волнах, бивших в борта лодки и кидавших ее из стороны в сторону. Гарольд прекрасно понимал, что расстояние до суши не слишком велико, но сейчас его уже одолели сомнения. Ему ни на метр не удавалось продвинуться в нужном направлении. Бухта со старой верфью казалась совсем далекой, но гавань Сан-Ремо лежала еще дальше.

И тогда он понял, что совершил роковую ошибку: омывавшее остров течение набрало силу и тащило их прочь от берега. В этом мраке их несло в открытое море. Тело Гарольда окоченело, и он с беспокойством посмотрел на сына. Казалось, Дилан вовсе не испугался. Ему уже доводилось плавать на лодке в непогоду. Кроме того, рядом с отцом ему никогда не было страшно. Гарольд же, напротив, начинал поддаваться панике. Он отложил одно весло, схватил швартовый конец и бросил его в ноги сыну.

– Держись за него изо всех сил! – Он старался перекричать вой шторма.

Дилан послушался и улыбнулся отцу в мерцающем сиянии светлячков. И тут волна ударила в корпус суденышка. Лодка опрокинулась, и свет исчез, поглощенный мраком. Именно в это мгновение горшок с гортензией выпал из рук Мэри-Роуз и разбился о плитки пола в маленькой квартире в Сан-Ремо. Она сразу же поняла, что случилось нечто ужасное.