Путаясь в длинных высокопарных фразах ведомства Геббельса, Толубеев не услышал шагов. Привел его в себя только милый голос:

– Так-то вы, господин Вольедя, встречаете любимую? А где же цветы?

Он вскочил, роняя газетные листы. Но она уже прижалась к нему, опустив руки на его плечи, приподнялась на цыпочках, поцеловала в губы. Он осторожно усадил ее.

– Гадкий человек, почему ты так долго не звонил? – спросила она, все еще пытаясь продолжать игру, но голос был ломок и неуверен.

Он невольно выбранил себя за то, что доставил ей столько беспокойства.

– Фрекен Вита, ваш покорный друг сдавал экзамены! – попытался он продолжить ее игру.

– На бакалавра?

– Нет, на термиста шарикоподшипникового завода.

– Фу, как грубо!

Она по-детски обиделась, и он молча взял ее руки в свои. Ей нужно привыкнуть к мысли, что он совсем не тот блестящий инженер из далекой России, за которым ухаживали ее отец, ее старшие друзья, к каждому слову которого почтительно прислушивались сверстники. Тогда он представлял государство. А сейчас для нее он должен остаться частным человеком.

Она вздрогнула от порыва холодного ветра, и Толубеев торопливо вскочил:

– Вита, пойдем в кафе! Мне просто необходимо что-нибудь выпить.

– И мне! Хотя бы кофе.

Он торжественно позвякал в кармане серебряными кронами.

– Ты слышишь эту музыку? Моя первая получка!

Она огорченно оглядела его худое лицо, фигуру, на которой только что приобретенное пальто висело, как на вешалке.

– Ты должен был взять у меня немного денег и отдохнуть хоть месяц! – укоризненно произнесла она. – Не понимаю, как тебя могли принять на работу! Ты же все еще похож на скелет!

– А, были бы кости, а мясо нарастет! – беспечно сказал он.

– Как? Как?

– О, это русская пословица! – объяснил он.

– Ты произносишь свои пословицы, как молитвы, – пожаловалась она. – Ты же знаешь, я не понимаю идиоматические выражения!

– Больше не буду!

Он увлек ее к тихому ресторану, который высмотрел, когда шел на свидание. Ресторан находился в переулке, и, сворачивая туда, он оглянулся. Ему показалось, что какой-то хорошо одетый человек хотел было последовать за ними, но потом раздумал и повернул обратно. Впрочем, он тут же забыл об этом постороннем человеке.

Они долго сидели в обманчивом одиночестве – по обе стороны столика стояли китайские ширмы с розовыми драконами, скрывая их от соседей и соседей от них, ресторан находился рядом с парком, в котором назначались большинство свиданий между жителями Осло, и хозяин сумел учесть это. Потом немного танцевали, – только солидные медленные танцы вроде чарльстона и танго, – еще долго пили кофе, потому что за окном завихрилась весенняя метель, мокрая, скользкая, и чувствовали они себя, как в первые дни своей любви – бездомными, одинокими, первыми людьми на пустой еще и неготовой для радостей земле…

Уже прощаясь у ее дома – гранитного куба, приспособленного больше для официальных приемов, нежели для семейного жилья, так искусно были спрятаны жилые комнаты в глубине этого здания, в той части, к которой примыкал небольшой внутренний сад, – он вдруг ощутил на губах ее губы и затем услышал горячий шепот:

– Завтра опять суббота! Мы поедем в усадьбу! Я заеду за тобой в час дня, только скажи – куда?

– Я буду у парка! – только и выговорил он.