– Как будто «В поисках утраченного времени», – сказала Лус Элена, – только на китайском.

Корреспондент пояснил, что им нужно будет поехать в Женеву, где находится ближайшее посольство Китая, и там, на отдельных бумагах, чтобы не «портить» паспорта, им выдадут визы. В Пекин Кабрера полетят через Москву. Но у «Аэрофлота» рейсы только дважды в неделю, так что придется там задержаться на три дня. Он выразил надежду, что эта проблема не слишком их обременит.

До Москвы, в свою очередь, добирались через Прагу: самолет «Аэрофлота», словно космический корабль, нес их в иной, практический марсианский мир. Марианелла всю дорогу сидела, прижавшись носом к иллюминатору, потому что слышала от родителей, что они пересекут железный занавес, а такое зрелище пропускать не годилось («Да нет же, – сказала Лус Элена, – его не существует. Это просто так говорят». – «Еще как существует, – возразил Серхио. – Есть же Берлинская стена и Великая Китайская стена. Я сам видел на фотографиях. Не понимаю, почему тогда не может быть железного занавеса? Чистая логика!» – «Серхио, не забивай сестре голову всякими фантазиями». – «Это не фантазии, мама, – отозвалась Марианелла. – Я думаю, Серхио прав»). Пилот что-то сказал по-русски в громкоговоритель, и вдруг все пассажиры расстегнули ремни безопасности и поднялись на ноги. Некоторые высоко поднимали руку, некоторые прижимали к сердцу, и все как один пели под искаженную помехами мелодию. Фаусто глянул на детей.

– Это «Интернационал», – сказал он. – Все встаем!

– Ох, Фаусто, не говори глупостей, – ответила Лус Элена. – Дети, не обращайте внимания. Папа иногда чудит.

Фаусто заметно разволновался, хоть и не присоединился к хору пассажиров. Советские люди были его героями со времен Гражданской войны, и он всегда считал, что вмешательство сталинистов в ход конфликта, интриги против соперников-марксистов из ПОУМ, убийство Андреу Нина агентами НКВД – не более чем слухи, наветы в рамках хорошо организованных пропагандистских кампаний врага. В Колумбийскую коммунистическую партию он не вступал, но был знаком с некоторыми ее членами и всегда завидовал их преданности делу и чувству товарищества. А теперь он увидит Красную площадь и Кремль – корреспондент «Синьхуа» сказал, что всей семье выдадут транзитное разрешение, чтобы они могли посмотреть Москву, и Фаусто не собирался упускать такую возможность.

На деле все оказалось по-другому. Отношения Советского Союза и Китая переживали не лучший момент, да и в целом международное коммунистическое движение к тому времени, как Кабрера прибыли в Москву, было уже расколото. Мао с соратниками выступали за чистоту марксистко-ленинского учения, а советские власти несколько ослабили хватку и стремились к так называемому мирному сосуществованию, в чем Фаусто усматривал завуалированное приближение к капиталистическому миру. За короткое время слово «ревизионист» превратилось в самое страшное оскорбление. Фаусто знал об этой напряженности и успел стать на сторону Мао, но он и представить себе не мог, насколько накалилась обстановка к моменту их приезда в Москву. Из аэропорта их сразу же отвезли в отель неподалеку, больше похожий на лагерь для военнопленных, и сообщили, что три дня до перелета в Пекин они проведут запертыми в отвратительного вида номере – на двери висел буквально амбарный замок. Все просто: советской визы у них нет, а без нее из гостиницы выходить нельзя.

– Почему они так с нами? – недоумевал Серхио.

– Потому что мы едем в Китай, – отвечал Фаусто, – и им это не нравится.

– Но они же тоже коммунисты?