В девяносто пять Савелий совсем согнулся до земли и ходил опираясь на палку, отчего издалека он походил на большую лысую обезьяну, которую Филипп видел во Владикавказе у татар, приехавших торговать из Крыма. Движения его были тяжелы и тягучи, словно старик пробирался в густой, заросшей ряской заводи. Обычно выйдя из хаты за ворота, и с трудом добравшись до скамьи стоявшей под тенью акации, Савелий стелил дерюжку, кряхтя и постанывая, садился на скамью, и опершись на клюку, в прострации, смотрел через вал, увитый колючей изгородью, в сторону Яхтинского урочища.

«Как я бил перса, я тябе разве не рассказывал?» – вопрошал самого себя Савелий. – «Ну так слухай дальше.…».

Так было каждый раз, когда он выходил посидеть за двором. Старик не то чтобы выжил из ума, скорее подводил итог жизни. Докладывал самому себе… как военный своему начальству. Он уже плохо видел: оба глаза, поражённые катарактой, смотрели неподвижно, различая только большие формы. Наверно поэтому старик беспрерывно говорил, компенсируя этим невозможность видеть окружающее в деталях. Он рассказывал себе свою прошлую жизнь.

Филипп знал эти истории. Он садился рядом с ослепшим прадедом и в очередной раз слушал монотонный голос, который, рассказывая о далёких событиях, уводил его к дорогам и полям войны…

Когда Савелию Черкашину пришло время отправляться на службу, в Европе шла война, всё ближе подкатываясь к западным границам России. С юга Иран и турки, не скрывая своих притязаний на Закавказье, провоцировали всё новые конфликты, которые перерастали в локальные войны. За всем этим проглядывались ушки Англии, которая создавая напряжение, как всегда решала свои задачи чужими руками. Эта престарелая, чванливая дама, не утруждая себя этическими нормами, не привыкла церемониться с населением своих колоний и если её методы расценивались другими как подлость, для неё – они были обычным делом.

Савелия вместе с прибывшим станичниками записали в Гребенское войско численностью в пятьсот служилых казаков, и после формирования в Кизляре отправили вместе пехотными и кавалерийскими драгунскими полками на линию боевых действий воевать с шейхом Али-ханом. Молодого казака определили под начало унтеру, которого звали Дормидонтом по фамилии Карпин. Был он родом из Старогладовской, станицы находящейся недалеко от Щедринской, заложенной одной из первых на Тереке.

Преодолев расстояние от Кизляра до Дербентского ханства, Каспийский корпус приняв по пути под свои знамёна войска местных царьков, на исходе четвёртого дня, влился в передовой отряд генерала Савельева стоявший под Дербентской крепостью. Казаки-гребенцы расположились в позади драгунского полка, расседлали коней и стали готовиться к ночи. Костров не зажигали. Сказано было – не показывать осажденным численность и расположение вновь прибывший войск. Савелий, раскатав бурку, улёгся рядом с Дормидонтом, и чувствуя потребность говорить, начал расспрашивать урядника о военных премудростях предстоящего штурма. Урядник уже отличился при обороне Кизляра от ногайского хана и даже был ранен. На вопрос, как там в бою? Ответил, хмуря брови: «Ты не думай о том, что может случиться – делай, что приказывают и будь, что будет. Твой жребий уже вытянут, судьба написана и только бог знает, что будет завтра». Он охотно рассказал Савелию, как правильно и быстро передвигаться и заряжать ружьё, чтобы во время штурма не попасть под обстрел.

Ночью Савелий не спал. В голове возникали одна за другой картины боя. Со стен крепости, изрыгая убийственный огонь, садили пушки и чёрный дым застилал солнце, и чёрной сажей опускался на лица и мундиры солдат, на покорёженные лафеты, разорванные знамёна. В беззвучном чередовании кадров сражения падали на землю драгуны, солдаты, казаки и кони. Их обезображенные, окровавленные трупы валялись повсюду, являя собой чудовищную декорацию апофеоза смерти. Картины сменяли друг друга снова и снова, будто по кругу… Похоже Савелий всё таки заснул, потому что почувствовал, как кто-то теребит его за плечо. Он открыл глаза и увидел в предрассветной мгле лицо Дормидонта, а за ним размытые фигуры казаков. «Вставай вояка, пошли на построение». – иронично произнёс унтер. – «Похоже ты всю ночь провоевал». «Да уж, кричал что надо». – подтвердил белобрысый молодой казак, ночевавший рядом с ним, так же как и он, находившийся под присмотром старшего. Он протянул руку и сказал: – «Тёма из Каргалинской». «Савелий», – представился Савелий, – «из Червлёной». Большего они не успели сказать друг другу – раздались звуки труб и казаки побежали строиться.