2023

– Хуёво помирать зимой! – посетовал мой крёстный, дядя Пеня, выдроносый кислощёкий старец; вечно с пьяна зеленеет, пропах махоркой с ног до кончиков трёх волос, а мозолистые ладони отдают душком навоза.

– Руки мёрзнут! – подтвердил мой двоюродный брат Каштанов, редкостный идиот. – Вот вздумал зимой кончаться!

– Ага. Ни себе, ни людям! – сунул свой язык лысый тошнотный ухажёр моей бжихи, бывшей жены.

Каштанов утвердительно харкнул на половицы. Слюна расплющилась, расползлась, пузырясь.

– Во-во! Собака на сене! Он подох, а мы расхлёбывай!

– Что-то он – не он! Ни капельки не он! – с наигранной скорбью протянула моя бжиха.

Она промокнула скомканным платочком сухие глаза. В своём чёрном вульгарном наряде она напоминала паучиху. Собравшиеся в избе мужики крутили, выворачивая от искушения, глазные яблоки, охотясь за её тощими оголяющими ляжками, провисшей грудью, отляченными ягодицами. Аж дядю Пеню проняло, а ведь в портках давно завяло: ни желания, ни шевеления.

Престарелая плесень баба Клуня растеклась на табурете.

– Упокойники усе на одно лицо! – от её чесночного вздоха огонёк свечи потух. Загрубелыми руками обняла склизкое пузо, маленькую голову медленно набок завалила, нахохлившись, сидела и ждала, когда нальют.

– А завтрева заморозки обещали! – прогундосил мой отчим, он бесконечен как небытие и смутно походил на человека, будто бог сидел.

– Да-да, и ветрище, аж с утра! – поддержал его дядя Пеня. – Шквалистый!

– Твою-т!.. Ни се, ни людям! – завыл Каштанов в потолок.

– Лучше летом помирать! – сказала баба Клуня и потыкала пальцем мою щёку. – Потому что летом помирать лучше!

– А, можа, тяпнем? Помянем! – предложил блевотный ухажёр. – Ведь помер гнидой, а был человеком! Какой бы ни был! Но был! – Улыбнулся шакалом. Во рту у него полон двор гнилых зубов.

– Помянуть не грех! – сглотнув желание, заявила баба Клуня и снова продавила пальцем мою щёку. – Упокойнику токмо весело будя!

Дядя Пеня оживился, порозовел, вопросительно взглянул на отчима, мол-дескать, давай, командуй. А позже покосился на мою бжиху. Она махнула белым и сухим платком.

– Как хотите!..

– Как хотим! – развёл руками дядя Пеня, поглядывая на отчима снизу вверх.

– Как хотим! – повторил отчим.

Каштанов вызывался добровольцем, только из-за любопытства поинтересовался:

– А где?

Отчим вроде как бы задумался, под носом у него хлюпало, а на покатом лбу чесалось.

– Так там… В энтой, в терраске!

– Фашисты! Зачем водку на мороз-то? Вас бы туда! – возмутился Каштанов.

Дядя Пеня поднял его на смех:

– Вот идиот-человек! Водка не мёрзнет! Али в школе не учился?

– Холодной пить?! Етит! – поморщился Каштанов и присел.

Холод был не по его части. Он мечтал накопить и уехать туда, где жара, а где жара, там нет холода. Но деньги необходимы, а по своим устоявшимся соображениям он не умел их иметь. Так и жил здесь, терпеливо-недовольно, да без рубля в кармане.

– Я туда ни ногой! Там дубак!

– Зачем? Мои калоши надень! – сказал отчим. – Они с начёсом!

– Сам иди! – козлился Каштанов.

Бабы Клуня потемнела лицом.

– Так упокойника не помянем? Обидится, сниться будя!

– Там же мороз под сорокет! Фашисты! – Каштанов бурчал как заплесневелый дед.

– Позавчера мать снилась, звала-манила! – восторженно признался дядя Пеня. – Не пошёл! Ррано!

– Эта пятна никак?! – ахнула моя бжиха и театрально закатила глаза.

Дядя Пеня отлип от порога, вразвалочку подошёл к гробу, заглянул, прищурился, нагнулся ближе, поморщился.

– Тц! Маску спиртовую надыть положить. А то не дотянет до завтрева. Инспортится.

– Ни се, ни людям! – рявкнул Каштанов, подпрыгнув на табурете.