– Правильно! – радостно заявил батяня. – Вон дармоедов из тёпленьких мест! Кто не работает, тот не ест!

И ушёл, напевая «Нам песня и строить, и жить помогает…».

– А ты зачем новую фуфайку напялил? – тоже довольно озадаченно поинтересовалась мама, словно забыла зачем пришла.

Я же висел от батькиных новостей в мысленном вакууме, и фуфайка в этой ситуации казалась совершенно незначительной мелочью.

– Стих пишу про осень… – не думая, ответил я маме, пытаясь представить, как я, последний сельский интеллигент, поэт и художник, корячусь при вязке льняных снопов в каких-то влажных и тоскливых полях.

– Сними и повесь в кладовку, – пригрозила мама. – И бегом за стол.

– Хорошо.

Мама тоже ушла, не напевая никакой песни.

Я зачем-то снова открыл тетрадь. Но бесполезно. В таких условиях работать было невозможно. Неясные мысли окончательно рассеялись. Меня только что впутали в сомнительное мероприятие сельскохозяйственного направления, а я не смог придумать правдоподобную отмазку. Теряю хватку.

Потупив в тетрадь несколько минут, я всё-таки начал записывать:

«От звонка до звонка…

Завтра снова в тайгу…».

Мысль остановилась. Я посмотрел в окно. Продолжение не клеилось. Я пребывал в медленно нарастающем ужасе от предстоящего завтрашнего дня.

«Звонка. Чифирка…». Хм. «Звонка. Загубили Витька…». «Уж лучше в школу, чем снопы вязать…». «Звонка. У ларька…». Хм…

– Я СКАЗАЛА БЫСТРО ЗА СТОЛ! – услышал я голос мамы.

Ранним солнечным утречком меня разбудил стук ложки о глубокую тарелку. Батька завтракал борщом, обильно заедая салом. Я поднялся с койки.

– Подъём сынуля. Впереди трудовые подвиги! Садись, ешь.

Я решительно не разделял его энтузиазма. На соседней койке сладко спала младшая сестрёнка, прижав к пухлой щеке свою куклу Лапшу. Везёт же, клюшке. В школу пойдёт сегодня, в отличии от меня.

Я сел за стол.

– Не хочу, – протёр я глаза всё ещё надеясь, что мы никуда не поедем.

– Ну и зря, – хмыкнул батяня. – Погрызи хотя бы косточку.

Я скривил рожу.

– Интеллигент хренов, – хмыкнула мама. – Может тебе лобстеров подать?

– Нет, спасибо, я чайку попью.

Через пол часа, когда ещё только занималась алая заря, мы собрались и отправились на место сбора к огромному дому дяди Васи-льноводу.

У его усадьбы уже тарахтел трактор МТЗ-80 с прицепом, в котором расположились люди. Они все чему-то радовались и вели себя до противного громко и активно. Женщины в платках смеялись, мужики курили, а бригадир стоял рядом и записывал прибывших в тетрадку. Батяня зарегистрировал нас, после чего мы забрались в прицеп и заняли свои места. Когда собрался полный комплект льноводов, трактор издал рёв, и мы дружно покатили в неизвестном направлении.

Чем хуже становилась дорога, тем быстрее гнал тракторист. Прицеп лихорадочно скакал из стороны в сторону, словно нас готовили к выходу на орбиту планеты Заветы Ильича. Женщины, дружно охали, а мужики орали:

– Коля! Не дрова везёшь!

Но дядя Коля решительно ничего не слышал, потому что врубил на полную громкость свою магнитолу:

«Как ты ворвался в мою жизнь сама не знаю,

Сама себя порой никак не понимаю.

Кружился ветром ты шальным и ненадежным,

Но разлюбить тебя теперь уж невозможно…».

Надрывались Марина Журавлёва из старых динамиков на радость дяди Коли.

Чтобы не улететь на очередной ухабине в кувейт, я вцепился руками в холодные борта прицепа и крепко подогнул ноги под лавку.

Огни родного села исчезали за горизонтом.

– Куда едем-то? – спросил кто-то.

– За Смородинку!

«За Смородинку!..», – ошалел я.

Испытания выходили на совершенно новый уровень.

До деревни Смородинка пилить семь километров через лес. А ещё эта самая Смородинка настолько давно заброшена и в ней настолько давно никто не живёт, что в ней даже руинов уже не осталось. Дремучая пустынная безлюдная глушь.