…Папу видеть дома мы совсем перестали, мама объяснила, что у него запарка на работе, потому что идет приватизация. Достали уже с этой приватизацией, ваучеризацией… Даже бабки, вечно сидящие у Танькиного подъезда на лавочке, обсуждают это. За ужином спела частушку, которую от них подхватила:

– Жили плохо, жили худо

До деноминации,

Обдерет последний рубль

С нас приватизация.

Но мама мой вокал не оценила, лишь сердито звякнула крышкой об кастрюльку.

– Лучше б уроки учила, чем всякую ерунду запоминать! Вот бери пример с подруги: Танюшки отличница и маме помогает, а ты – с четверки на тройку!

– Дура! – резюмировала Надежда, подбирая последние крупинки риса с тарелки.

А мне до лампочки эта приватизация, вот Козырь на меня вроде стал внимание обращать, понял, может быть, что моей подружке даром не нужен, этот факт волнует гораздо больше. А в институт меня папа «поступит» и с тройками, я сама слышала их с мамой разговор об этом, так что зачем из кожи лезть? Надежда-то сама поступила: с сентября начнет учиться в Красноярске на экономиста, она школу с золотой медалью окончила. Ну не всем же быть такими умными! Слава богу, скоро сестрица от нас свалит и меня не будет доставать своей правильностью…

…О результатах папиной запарки на работе я узнала опять-таки из телевизора – в новостях Новоселова Николая Степановича поздравляли с назначением на должность генерального директора Акционерного общества Wood&World. Мама объяснила, что деревообрабатывающий завод приватизирован, то есть перешел в частные руки, владеют им теперь акционеры, и папа среди них самый главный. Эти акционеры и выбрали его своим генеральным директором.

– Теперь будем называть папу генералом! – хихикнула я.

– Нет, она не просто дура, она идиотка! – вздохнула моя умная старшая сестра…

…А я не особо вникала во все эти пертурбации у папы на работе: ну как был он директором, так директором и остался. Для нашей семьи в общем-то почти ничего не изменилось, разве что у отца появилась новая машина – ни у кого в городе подобной не было! Папа часто сам садился за руль, обходясь без водителя, так ему нравился плавный ход иномарки.

Мои надежды на свободу в отсутствие дома Надежды не оправдались: наш Дивноярск от Красноярска близко, меньше ста километров, и она почти все выходные проводила дома – папа отправлял водителя за принцессой. Эта Надежда Крупская продолжала учить меня жить и заставляла готовиться к экзаменам, иначе обещала отправить в ПТУ после восьмилетки. Сигареты у меня нашла. Да не курила я! Так, иногда…

Говорят, что 90-е годы были «лихие». Это по прошествии времени их так окрестили, а тогда происходящее называли «перестройкой». Но я не замечала никакой лихости вокруг себя, и перестраивали что-то, видимо, в других местах. Правда, Танька ходила подавленная – в семье было не все в порядке. Тетя Оля стала торговать вещами на рынке, я попросила Таньку об этом в школе не рассказывать, мне и дружить с ней стало неудобно. Еще папа запретил мне вечерами гулять допоздна – какие-то бандиты в городе развелись.

У Таньки дома тетя Оля с тетей Наташей только и рассуждали о деньгах, ценах, о том, что какие-то продукты стало трудно купить… Так скучно! Я тогда перестала ходить к ним в гости, у нас-то дома было все по-прежнему. Как это может не быть каких-то продуктов в магазинах? Для чего тогда магазины?

Ну не понимала я, что отцовская широкая спина заслоняет все наши семейные беды, в том числе предполагаемые, что еще где-то за горизонтом. Стоило маме заикнуться о любой проблеме, как папа тут же улаживал дело одним-единственным звонком. Папа решал все!