– И тебе, здравствуй, водный цветок мой, цветущая слива, луна нежная, – опешил Ёшики. – По тебе стадо козлов пробежалось? Или это ты вылавливала Каппу из озера?

– Я помогала госпоже Юзухе стирать, – Тисия как могла пригладила волосы и покосилась на девушек, которые неторопливо засеменили прочь от площади. Их высокие причёски медленно качались в воздухе.

Небо потемнело. Тяжёлые тучи нависали над Дандзё ещё ниже. Город снял золотистое косодэ и в спешке накинул синий дорожный плащ. Поднялся холодный пронизывающий ветер. В воздухе стояла какая-то мгла: то ли изморозь, то ли туман. Тисия подумала, что вот теперь-то настало самое подходящее время бежать домой. Не хватало ещё под дождь попасть! Но сквозь людской шум и гам прорезался громкий и знакомый голос Казуми:

– Открой ворота в стене! Пусть те, кто хочет, отправятся на поиски новой земли!

Тисия протиснулась вперёд и возле гончарной мастерской увидела старейшину и Казуми, которые явно о чём-то спорили.

– Эй, куда рис понесла? – возмутился Ёшики, хватая Тисию за локоть, но та только шикнула на него.

Цикада был перемазан грязью, видимо, только что поднялся с земли. Руки Казуми заломили за спину два здоровяка. Один из них держал во рту бамбуковую трубку для курения. Горожане разом замолкли, и где-то вдалеке раздалось кукареканье петуха. Все вздрогнули: звучало, как предзнаменование чего-то страшного.

Старейшина шагал то вправо, то влево, рассматривая противника. Его изломанными брови казались страшными на побледневшем лице, охваченном досадой. Внезапно он в несколько прыжков преодолел расстояние до Казуми и наотмашь ударил того по щеке. Толпа ахнула единым вздохом, а Тисия дёрнулась и даже ступила по направлению к Казуми, но в её плечо врезались ногти. Шинсу, склонившись к девушке, прошептал:

– Хочешь, чтобы весь город узнал, что вы любовники? Не позорь ни себя, ни его.

Тисию била крупная дрожь от страха, стыда и беспомощности. Она по-прежнему прижимала мешок с рисом к животу и с надеждой всматривалась в лица людей: кто-то же должен встать на защиту!

Голова Казуми не качнулась от удара. Он со злым ликованием воскликнул:

– Всем рот не закроешь! Ты возомнил себя богом и превратил людей в рабов! А они знают, что за стеной новая земля, богатая и плодородная. Там дети не будут голодать!

Цикаду перекосило от гнева, глаза заволокла пелена. Он, взбивая сапогами грязь, бросился в людское море. Горожане в панике расступились, и мгновение спустя старейшина победоносно вышел с кнутом, отобранным у юного пастушка. Затем, намеренно не торопясь, приблизился к Казуми и ударил его по лицу.

Кто-то закричал, кто-то заплакал. Тисия едва не рухнула на землю. Шинсу был рядом и подхватил её подмышки. Она повернулась к Ёшики и трясущимися губами произнесла: «Так нельзя. Это неправильно. Помогите ему».

Никто не помог. Все смотрели на расправу безумными глазами. Страх материализовался в тяжелое облако. Оно медленно проплыло между горожанами, скрутило их внут ренности в узел и мертвой хваткой сжало шеи.

Лицо Казуми залилось кровью. Он сплюнул кровавый сгусток в грязь и снова закричал:

– Разбейте орнаменты! Освободитесь! Нурихён-сама вам не друг! А ты, чудовище, слушай меня. Я знаю про курган. Я его видел! Вот на что ты идёшь ради власти, ублюдок!

Цикада окончательно озверел. На его щеках то появлялся, то исчезал румянец. Он тяжело дышал, и грудь ходила ходуном. Он сорвался с места. Пять, десять, двадцать ударов.

Тисия вскрикнула и уронила мешок – тысячи белоснежных рисинок на чёрной земле. Драгоценные жемчужинки, втоптанные в грязь. И вдруг над толпой пролетел зуёк, тревожно вереща «ки-и-и». Тисии показалось, что время остановилось, и только бурая птичка являлась доказательством, что это не сон. Она кого-то или что-то призывала, нарезая круги над рыночной площадью.