Что из себя представлял в начале и в середине 90-х Рижский рынок, теперь, наверно, помнят немногие. Коротко и образно: здесь в то время и при желании можно было приобрести от самых нежных причудливых цветов до самого разнообразного металла – можно иметь в виду и танк…

Так вот, цыгане свободно промышляли не только в чеченской зоне, но и в азербайджанской, хоть и платили только чехам…

– Нас не интересуют разборки и войны этно-преступных групп, – проворчал Прилизанный – давайте, по существу.

– Вы понимаете… товарищ, – неторопливо ответил Длинный, – после конца советской эпохи простые обыватели вдруг проснулись и осознали, что их окружает совершенно другой мир с новыми причудами и правилами. В Москве в начале 90-х невозможно было определить, где пересекается закон с криминалом, где справедливость, а где беспредел. Вам, конечно, из окон ваших нашпигованных кондиционерами кабинетов, тем более 20-30 лет спустя, трудно все это понять и представить. Потому давайте договоримся, если я рассказываю что-то, по-вашему, не совсем по теме, значит, это имеет самое непосредственное отношение к этой самой теме, в чем вы чуть позже убедитесь.

Чинуша слегка покраснел и промолчал. Длинный продолжил…

Когда я купил у Маринки пачку “Родопи” и неуклюже передал привет ей от Алика из Баку, она, перестав крыть матом какого-то вороватого вида субъекта, тотчас переключилась на меня, махнув тому, как назойливой мухе.

– Слава богу! – заметно волнуясь, она впилась в меня настороженным взглядом. – Так он жив?

Я кивнул.

– Подожди…

Она с неожиданной проворностью юркнула в палатку и вышла уже в сопровождении двух худощавых и мускулистых цыган, которые встали за ее спиной и с интересом начали меня рассматривать. Один был в какой-то смешной шляпе, не гармонирующей с его злой, угрюмой физиономией. А у второго – кучерявого в ухе сверкало золотое колечко. В нашем рассказе они будут фигурировать под прозвищами Угрюмый и Кучерявый. Который в шляпе развернулся и быстрыми шагами пошел прочь. Маринка что-то следом крикнула на цыганском и обратилась ко мне:

– Ты принес хорошую весть. Где он и, вообще, куда пропал?

– Сидит. Мы были в одной камере, я раньше вышел. Думаю, и он не задержится. За что и как – сам расскажет.

– Давно сидит?

– Месяц был со мной. После прошло еще два.

– Уфф… – облегченно вздохнула она, – главное жив, остальное неважно. Ходили слухи, что его кокнули на войне, да никто не поверил. Мансор не идиот, чтобы париться в этой мясорубке. Да и с хачиками он здесь чуть ли не взасос целуется. Тьфу!.. – харкнула она в прохожую часть поверх моих кроссовок с точностью снайпера. – Вот, кореш его армянский на рынке – Мишель или Мушег, обувщик – говорят, даже панихиду по его душу заказывал… Никол, – обратилась она к оставшемуся кучерявому цыгану с серьгой, – сообщи и заодно подбери себе туфли за весточку – эти разносились…

У того аж рот растянулся до ушей. Маринка зажгла сигарету, затянулась и вновь переключилась на меня.

– Вид у тебя озабоченный.

Я вздохнул:

– В Москву только прибыл. И сразу вляпался в историю.

– Что такое? – она нахмурилась.

– Неважно. Меня будут искать. Если что, буду здесь послезавтра в это же время…

День я провел на Киевском вокзале. На Курский не лез по понятной причине. Когда вновь прибыл к Маринке, Саламова уже ждала. Через несколько палаток, где торговали, кажется, вьетнамцы, я заметил Павла и Толика. У каждого в руке пивная бутыль, о чем-то болтали с веселенькой, узкоглазой хозяйкой палатки, но взглядом держали нас на прицеле.

Маринка мне кивнула, молча забрала небольшой мешок с сигаретами с прилавка и засеменила на рынок. Тотчас из окошка лавки выглянул уже знакомый нам цыган Николай с “брендовым” колечком в ухе.