– А иногда наряжаюсь путником и иду в караван-сарай – послушать сплетни. Про твою фашлу со сватовством тоже в кофейне узнал.

Йосеф не мог скрыть удивления.

– То есть денег я у тебя просить не зря хотел?

Джинн рассмеялся.

– О, поверь, денег тебе точно не надо. – Он откинулся на подушки, и в воздухе всплыли полупрозрачные образы – десятки, сотни женских лиц джинни, сменяющих друг друга. – Я был женат и не раз. Мы, джинны, тоже женимся.

Йосеф уставился на мелькающие тени.

– И все время разводился?

– Все время – Джинн махнул рукой, и видения рассыпались. – Особенно когда жена богаче. Представляешь, каково это – когда твоя жена, царица Савская, каждое утро спрашивает: «Где подарки, дорогой?», а ты простой царь Сулейман! Ну, условно.

Йосеф невольно рассмеялся.

– Женись на девушке из своего круга – будет тебе счастье. Она не станет тыкать тебя в лицо отцовскими деньгами, а ты не будешь каждую ночь ворочаться, думая, что она сравнивает тебя с тем дураком-купцом, у которого мешки с деньгами в подвале размером с тебя самого.

Йосеф хмыкнул, но в глазах появилась тень сомнения.

– Но я ведь останусь…

– Посмешищем? – Джинн перебил его, склонившись вперед. – Да через месяц никто и не вспомнит, что тебя отверг этот… как его… Рувим?

– Рувим…

Джинн вдруг прислушался, будто уловив что-то за стенами подземной комнаты, и резко встал.

– Ладно, хватит болтать. Скоро рассвет.

– Что? Йосеф ошарашенно огляделся. – Мы проговорили всю ночь?

– Всю ночь. А я тебе даже кофе не предложил. Стыдно. – Джинн махнул рукой, и в воздухе появился стеклянный стакан с прозрачной жидкостью, от которой тут же ударил в нос резкий запах аниса.

Йосеф нахмурился:

– Это что?

– Арак. Хороший, между прочим – в Мардине человек проверенный делает. Выпьешь – и никто не станет спрашивать, где ты пропадал всю ночь. По запаху, что выпил, уснул у колодца, а всё остальное… ну, приснилось на ночном ветру. Колодец-то проклятый!

Йосеф нехотя взял стакан. Жидкость обожгла горло, но была приятной на вкус. Джинн сразу же схватил Йосефа в объятия и в мгновения ока они очутились у колодца.

– Ты это, заходи, если что. Или я сам зайду, – сказал на прощание джинн, превращаясь обратно в котика.

В этот же момент из-за угла послышались шаги и появился Авигдор, который тоже провел эту ночь явно не дома.

– Йосси! Ахи! – это был голос Авигдора. – Ты что, наотмечался где-то и у колодца уснул?

Йосеф медленно повернулся к своему другу, пошатываясь – то ли от стакана араку залпом, то ли голова просто закружилась от стремительного подъема.

– Я… не помню…

Авигдор вздохнул и потянул его за руку:

– Ну ладно, хоть ночи теплые. Пойдем, я тебя домой доведу.

Йосеф покорно зашагал за ним, но на последнем повороте оглянулся. Колодец стоял, как обычно – немой и безжизненный. Только на краю камня, где ещё не высохла роса, сидел хороший котик с янтарными глазами и грелся в лучах солнца, которое начало показываться из-за горизонта.

1

В начале XIX века Османская империя напоминала гигантский механизм, скрипящий под тяжестью собственного веса. Бесконечные канцелярии, горы документов, тысячи чиновников – всё это создавало иллюзию кипучей деятельности, которая не столько управляла, сколько имитировала управление.

Стамбул, сердце империи, был городом, где бумага значила больше, чем сабли янычар или золото султанской казны. В бесчисленных диванах и дефтердарлыках (финансовых ведомствах) чиновники день за днём переписывали, заверяли, архивировали. Каждое решение, даже самое незначительное, должно было пройти через десятки рук, обрасти печатями, быть занесённым в реестры.