— Слушай, Кир, я хотел спросить, ты русиш сделала?

— А… Да.

Нахмурившись, наблюдаю за Ветом. Не могу понять, что за хрень он задумал.

— Дашь списать? — просит у Киры вполне будничным тоном. — Пожалуйста.

— Конечно…

Кира снимает с плеча рюкзак. Чтобы найти тетрадь, ей приходится вытащить оттуда сиди-плеер – круглый, раритетный. Слышу, что играет у Файфер в “ушах” и подвисаю.

“Звезда по имени Солнце”

Ловлю ноздрями ее ягодный запах.

Никогда бы не подумал, что эта Недомальвина, пахнущая клубникой, слушает Цоя.

Присматриваюсь к ней повнимательнее, пока девчонка перебирает тетради и учебники. Губы кусает, сдувает волосы с лица – так торопится угодить Вету.

— Вот… нашла, — с заметным облегчением на лице Кира протягивает ему тетрадь. — Только у меня почерк непонятный.

— Да разберусь.

Бросив тетрадь на подоконник, Петушаров достает свою, щелкает ручкой и с умным видом что-то пишет.

— А здесь что? — тормозит на первой же строке.

Кира вынуждена подойти ближе и встать рядом с Ветом.

— Эм… Каменистыми отрогами…

— Та-а-ак… — тянет Вет, записывая. — У тебя реально непонятный почерк. А тут что?

— И эти два цвета, слагаясь, дали во мне в виде равнодействующей, как мне кажется, блестящую идею¹, — диктует Кира.

— Подожди, не так быстро… — бубнит Петухов, не успевая за ней. — Дали во мне…

— Равнодействующей…

Пока она диктует вдвое медленнее, Вет заводит левую руку ей за спину, опускает на уровень бедер и делает вид, что мацает ее за задницу.

Все, кто наблюдают его тупую выходку – такие же тупицы, начинают угорать.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не пнуть Вета в сустав, опасаюсь, что задену девчонку.

— Хорош, — жестко толкаю носком ботинка его в щиколотку.

— А? Что? — ему блестяще удается изобразить непонимание.

Кира тоже оглядывается, но Вет успевает отдернуть руку. Все снова смеются. Даже Ушакова, блядь.

Я поднимаю глаза к потолку.

Клянусь, это не класс, а собрание имбецилов.

По большому счету, так и есть – сборище. В прошлом году всех, кто остался в десятом, раскидали по трем профилям. Мы, “вэшки”, типа, в общеобразовательном классе, и в параллели негласно – аутсайдеры.

Отец хотел, чтобы я максимально сосредоточился на спорте. Так я и оказался в одном классе с Кирой, Ветом и многими остальными. Из моих бывших одноклассников остались только три девчонки. Остальные – либо разошлись по колледжам, либо по двум другим профилям.

— Откуда “сидюшник”? — интересуется у Киры Вет, как будто, между делом.

— Папин, — отвечает она.

— М-м-м… — Вет тянется к ней, хватаясь за наушники. — Можно?

И девчонка просто млеет от его просьбы. Еще сильнее румянцем заливается, глазами хлопает.

Пялюсь на Файфер, а самого плющит до бешенства от ее подобострастия и щенячьего восторга в глазах, этих ресниц трепещущих и персиковых щек.

Смотрю на девчонку так пристально, что она замечает. Сцепляемся взглядами. На меня она, конечно, глядит иначе – недоверчиво, как на чужака. Еще бровь выгибает, словно говоря: “Чего уставился?”.

Усмехаясь, посылаю ей ментальный месседж.

Сними уже свои розовые очки.

Ты же не тупая.

Неужели не видишь, что он тебя рофлит, Солнышко?

Кира реально слепит своей наивностью, даже обжигает моментами – так и хочется взять ее за плечо и встряхнуть, чтобы очухалась, увидела истинное лицо этого дегенерата.

Но там безнадежный случай, по ходу.

— Сенк ю соу мач, — сверкая улыбкой, Вет возвращает Кире тетрадь. — Вот что бы я без тебя делал, а? Спасиб, красивая.

— Да… не за что.

Со злым отрешением отворачиваюсь, чтобы не видеть выражение ее лица.

Наверное, Файфер все-таки дура.

— Видал? — не без выебона бросает Вет, когда девчонка отходит. — С седьмого класса по мне слюни пускает. Валентинку тогда подарила, призналась, типа. Смешная, капец, — продолжает куражиться.