Он безумно устал от несмолкаемо-навязчивых звуков, возбуждённо-оживлённых голосов, сливающихся в единый однообразный гул, который бесцеремонно влезал в уши и оплетал сознание тягучим болезненным стоном. Ему надоело отворачиваться от толчеи, пинавшей его со всех сторон. Каждый день здесь, на перроне, было многолюдно и шумно. Одни уезжали и их провожали бесчисленные родственники и друзья. Другие приезжали и их встречали неудержимой радостной толпой с объятиями и поцелуями. И только он страдал от одиночества.

Он один выделялся среди этой неразберихи, излишней суеты и бесконечного гомона. Он никуда не уезжал и никого не встречал. Слабыми увядающими корнями своей никчёмной жизни он цеплялся за людское понимание и сочувствие. И одновременно презирал себя за беспомощность и отвращение к такому существованию.

Поезда приходили и уходили, и когда народ растекался в разные стороны, вокруг него оставалась пустота. И тогда те, кто задерживал на нём свои взгляды, видели несчастного инвалида в обносившейся одежде, заросшего щетиной, с бесцветными ввалившимися будто в бездонную пропасть глазами невыплаканных слёз и горькой тоски, получеловека без ног, с мучительно страдающей душой. На культяпках, укрытых тряпьём, стояла потрёпанная жизнью, как и он сам, страдалица-гармошка, и время от времени, словно очнувшись от забытья, он вдавливал пальцы в грязные кнопки и выжимал из старого друга незатейливые мелодии. Чаще всего это была его любимая довоенная песня «Провожанье»:

А то и сделал: сам влюбился и Катюшу, первую деревенскую красавицу, привязал любовью к гармонисту. Услышала она его песни и не смогла пройти мимо, вспыхнула ярким румянцем щёк и навсегда завладела его сердцем. А вскоре и свадьбу сыграли, три дня две деревни гуляли: и старики, и молодежь. А он успевал и на гармошке играть, и Катюшу свою взглядом обласкать. Да и она так и светилась счастьем, как зорька утренняя, ни словом не укорила, что не за свадебным столом рядом с ней сидел, а своей музыкой создавал праздник для всех. А потом мужчины двух деревень помогли молодым и дом ладный справить, и хозяйством обзавестись.

А вскорости и детишки друг за дружкой от большой любви не замедлили на свет божий появиться. Первенец – Степан – был весь в отца, такой же упрямый, дотошный, ни от какого дела не отступится, пока не сделает то, что задумал: и гвоздь молотком в доску вбить, и рубанком научиться строгать, и ножом толково управляться – вначале свистульки, а потом и ложки вырезать. Ну, чем не помощник?! Второй – Сёмка – может и не такой шустрый, как брат, но в три года уже тянул ручонки к отцовской гармошке, а потом и играть научился, да так ловко пальчиками перебирал кнопочки, что даже сам Николай радовался: вот она смена подрастает, теперь и стареть не боязно, будет кому передать своё наследство. А доченька Варенька была всеобщей любимицей: и воды из криницы наносит, и сорняки в огороде выполет, а уж как песню заведёт – вся деревня сбежится слушать её чистый ангельский голосок, будто волшебные переливы небесной птахи.