И это опять про него. Вся земля-матушка – могила для невинно убиенных.

«Сойдутся вновь друзья, подружки, но не сойтись вовеки нам…»

И это – правда, горькая и невосполнимая утрата.

«Я шёл к тебе четыре года, я три державы покорил…»

Николай смаргнул слёзную пелену и закрыл глаза…

Уже несколько дней они отбивали атаку за атакой, а враг всё напирал, бил яростным прицельным огнём, не давая высунуть голову из окопа. В минуты коротких передышек бойцы успевали лишь наскоро подготовиться к новому бою: вытереть пот с лица, перезарядить автоматы, вынуть из карманов убитых патроны и гранаты. И некогда было даже похоронить своих друзей. Их оставалась горстка из целого взвода, и смерть, как вороньё, уже кружила над бездыханными телами. Два наших танка пробили вражеский заслон и теперь без остановки неслись вперёд, давая надежду не только на спасение, но и на разгром нечисти, посягнувшей на Русь-матушку. Внезапность ошеломила врага, внесла замешательство в намеченную стратегию, огонь захлебнулся и замолчал. И тогда заговорили танки – прицельно и устрашающе. Командир был убит, и Николай с криком: «Ура!» поднялся во весь рост и побежал, не ведая страха. В тот раз он уцелел, только был ранен в руку. Противник отступил, но силы бойцов были ничтожны, и немцы этим воспользовались. Они перекинули на боевой плацдарм свежее подкрепление и снова стали плеваться смертоносным огнём. Последнее, что увидел Николай – был сильный взрыв у себя под ногами, поднявший вверх комья земли. И тут же на немцев пошли прорвавшие оборону наши танки вместе с пехотой. Но кто-то уже не слышал победного гула… Очнулся Николай в лазарете, хотел шевельнуть ногой и… почувствовал пустоту. Застонал: кому он такой нужен?..

Детский голосок замолчал. Люди застыли со слезами в глазах. Раздались аплодисменты. Девочка с протянутой рукой обошла слушателей и подбежала к матери с радостной улыбкой: сегодня они не будут голодать. Николай тоже хотел дать ей конфетку, которую берёг в кармане на всякий случай. А завтра можно и под поезд. Надоела эта проклятая жизнь. Но замешкался и попал под яростный кулак озверевшего безнадёги. Тот почти скинул его с коляски в грязь, и тогда на помощь кинулась женщина. Она оттолкнула верзилу от безногого калеки и отчаянно заголосила, выворачивая наружу свою измученную душу:

– Миленький мой, родненький! Я знала, что найду тебя. Ты только сразу не отгоняй меня. За время войны я подурнела, постарела, но я также люблю тебя! Пойдём домой, теперь я никому не дам тебя в обиду, – и она погрозила кулаком растерявшимся обидчикам и окружившей их толпе.

Николай онемел от неожиданности. Неужели это его Катюша? Нет, как будто непохожа, но ведь он не видел её восемь долгих лет, она могла измениться. Вот только зачем он ей такой? Лучше бы его убили те злобные мужики. Но остановить женщину было уже невозможно. Она уверенно покатила тележку сквозь толпу и каждая женщина-солдатка, потерявшая на войне мужа, завидовала её простому бабьему счастью. А она, не вытирая бегущих по лицу слёз, размазывала их грязным рукавом телогрейки и с улыбкой, быть может впервые осветившей её прошлую красоту, тянула свою ношу с таким видом, будто спасала его с поля боя.

– Живой! Бабы, глядите, мой муж живой! Миленький, ты только потерпи, я тебя отмою, обласкаю, посажу на лавку, и любоваться всю жизнь буду.

И Николай как-то сразу поверил её словам и не сопротивлялся. Он знал, что это не его Катюша, но эта сердобольная женщина приняла его уродство. Его сердце впервые наполнилось теплом и забытым человеческим счастьем. А к ним уже бежала девочка, похожая на его Вареньку. Она обвила руками его шею и защебетала: