– Да. – Мой голос звучит как будто издалека. Мама явно мне не верит, и я повторяю: – Да, понимаю, – и, проглотив обиду, добавляю: – Спасибо, мам.

Как же меня бесит, что в двадцать восемь я все еще отчаянно нуждаюсь в похвале родителей.

Отголоски маминых слов до сих пор звучат в ушах, и наслаждаться вечеринкой совершенно невозможно. Я подумываю о том, чтобы уйти, но мама расстроится, а я не хочу портить вечер еще и ей, поэтому слоняюсь по лужайке, вежливо болтаю с троюродными сестрами, которых вижу только на семейных праздниках, с девушками, которых помню еще со школы, – они учились в одной параллели с Адой. Все они либо помолвлены, либо замужем и беременны, либо уже с детьми. Ада с мужем тоже пытаются завести ребенка. Итан обмолвился об этом на Рождество. Мама была на седьмом небе от счастья и на следующее же утро побежала покупать свежий выпуск журнала «Мать и дитя». Возможно, появление племянника или племянницы поможет мне снова сблизиться с Адой. Я оглядываюсь на сестру: та вместе с мужем пьет шампанское, и они дружно смеются над чем‐то – ни дать ни взять парочка из рекламы дорогих яхт.

В патио я встречаю дядю Грегори и от него узнаю, что Руби и Том недавно купили кабриолет в честь грядущего пополнения в семье. Я киваю и улыбаюсь – и тут дядя неожиданно спрашивает, как обстоят дела с моей книгой.

– Прекрасно, – откликаюсь я, обрадованная его интересом. – Рукопись сейчас у редакторов, ее отправили на ознакомление в «Харриерс». У меня как раз в понедельник встреча с агентом по этому поводу.

– В манерном Лондоне?

Я киваю, хотя внутренне меня корежит, когда дядюшка называет Лондон манерным.

– Ну, будем держать кулачки, – дядя салютует бокалом. – Как знать, может, ты у нас станешь новой Джоан Роулинг.

Я вежливо улыбаюсь в ответ – мне это уже миллион раз говорили.

В этот момент к нам подходят Ада и Руби.

– Элоди, – прохладно кивает моя сестра и, подавшись вперед, делает вид, что целует меня в обе щеки, словно шапочную знакомую с работы – как будто мы не плескались с ней в детстве в одной ванной, как будто это не я застукала ее над унитазом с пальцами во рту, когда на пятнадцатом дне рождения Катрина Харрисон обозвала Аду «жирухой», как будто это не Ада рыдала в три ручья в тот вечер, когда ее бросил Адам Личфилд.

Руби следует примеру Ады и тоже изображает пару поцелуев. Руби на год старше Ады, к тому же она единственный ребенок в семье, хотя всегда считала Аду своей сестрой, а меня – лишь досадной помехой.

– Вечеринка отличная, – говорю я сестре.

– Спасибо, пришлось потратить целую кучу сил и нервов, – отвечает она. – Нас чудовищно подвела компания, устанавливающая шатры, но в конечном итоге мы сумели решить проблему. Оно того стоило: хорошо, когда вся семья собирается вместе.

– Элоди мне как раз про свою книгу рассказывала, – вворачивает дядя Грегори.

– И как идут дела, все в порядке? – спрашивает Ада, и я медлю, пытаясь понять, насколько ей на самом деле интересно. Сестра выдерживает мой взгляд, ничуть не меняясь в лице, поэтому я отвечаю настолько честно, насколько это возможно, – опуская тот факт, что мне отказали девять издателей.

– В понедельник поеду в Лондон на встречу с агентом.

– В манерный Лондон, – повторяет дядя Грегори. – Толковая у тебя сестренка, Ада.

Она кивает, отхлебывая шампанского.

– А в кофейне как дела? – спрашивает Руби с гаденькой ехидцей.

– В кофейне? – хмурится дядя.

– Ага, Элоди работает в «Кружке» в центре, – радостно сообщает Руби. – Разве тетушка Мередит не говорила тебе?

– Ты же вроде в какой‐то престижной маркетинговой компании работала, разве нет? – укоризненно интересуется дядюшка, оборачиваясь ко мне, и я краснею.