Он берет с тарелки кусочек чесночного хлебца и протягивает мне:

– Будешь?

Я отрицательно качаю головой – сердце все еще колотится.

– Ты похудела, между прочим, – замечает Джек.

– Совсем чуть-чуть, – возражаю я и плаксиво скулю: – Подай убогой на пропитание, а? – Похоже, попытки надавить на жалость ни к чему не приводят, и я пожимаю плечами. – У меня стресс. Понятия не имею, как другие могут жрать, когда у них стресс.

А еще, помимо стресса, я опять перешла на студенческую диету из бобов и лапши, потому что они дешевые. И как так вышло, что с учебой я распрощалась семь лет назад, а питаюсь все так же?

– Конечно, у тебя стресс, если за тобой какой‐то псих хвостом ходит. Можешь остаться сегодня здесь. И не только сегодня. Живи, сколько потребуется, хоть насовсем переезжай.

Ошеломленная такой искренностью и щедростью, я отвожу взгляд. Сказать по правде, я не могу переехать сюда, потому что нас с Джеком будет разделять всего одна кирпичная стена, а значит, мне каждые выходные придется слушать стоны очередной девицы. К тому же если я перееду к Джеку, то придется объяснять моим родителям и образцово-показательной сестрице, что я потерпела неудачу и нуждаюсь в помощи.

– Джек, спасибо тебе огромное, но, может, не будем обсуждать моего сталкера?

– Сталкера… – повторяет он, и я морщусь, жалея, что не подобрала иного слова.

Признав, что этот человек – сталкер, я в очередной раз заставила Джека тревожиться. Он всегда защищает меня, и я, конечно, чувствую себя драгоценной и любимой, но одновременно мне стыдно, что друг постоянно тревожится из-за меня. Выходит, что я всякий раз тяну его в то же болото, в котором вязну сама.

– Увижу его – убью на месте. – Глаза Джека на мгновение вспыхивают так зловеще, что мне становится не по себе, но затем друг улыбается, и я успокаиваюсь. – Ты точно не хочешь винца?

Двадцатью тремя днями раньше

Элоди Фрей

– В смысле – уволена? – спрашиваю я, глядя через прилавок «Кружки» на самодовольную физиономию Ричарда.

– В смысле, два дня назад ты взяла отгул по болезни, а через пару часов Ханна видела, как ты весело бегаешь по Виктория-парку.

Кошусь на напарницу – та отсчитывает сдачу посетителю, не забывая драматически утирать лоб ладонью, чтобы все видели, как она героически трудится в поте лица.

– Я проработала здесь год и ни разу не брала больничный. Ни разу. И ни одной смены не пропустила. Я отпросилась на полдня, потому что мне было очень паршиво с утра, и вышла на пробежку, когда почувствовала себя лучше.

В моих словах ни грамма лжи, но Ричарду плевать. Он поворачивается ко мне спиной и наливает себе эспрессо.

– Мне надо платить за квартиру, – продолжаю я, надеясь разбудить в душе босса хоть что‐нибудь человеческое. Если оно там вообще есть.

– Это не моя проблема.

– Ханна берет выходной практически каждую неделю с тех пор, как пришла сюда, – напоминаю я, хотя сама понимаю, как по-детски выглядит такое оправдание.

Ричард упреждающе поднимает руку, указывая глазами на посетителя – тот старательно делает вид, что изучает меню, хотя при этом явно прислушивается к нашей перебранке. Повернувшись, Ричард жестом велит мне следовать за ним, и направляется к себе в кабинет. Когда я прохожу мимо Ханны, то отчетливо слышу тихое: «Вот сучка…»

В тесном кабинете Ричарда едва хватает места для письменного стола и обшарпанного шкафа для документов, от которого, небось, и ключа‐то нет. И все же шеф усаживается в синее офисное кресло, обитое дерматином, с таким видом, словно это золотой трон принца, мне же достается место нищего: металлический складной стул напротив. Я знаю, что должна изображать смирение и раскаяние, трепетать ресницами, как Ханна, попытаться завоевать расположение Ричарда, предложив трахнуть меня, лишь бы остаться на работе.