– Нельзя просто взять и бросить писательство, Элоди. Я тебе не позволю, – заявляет Джек. – Слушай, мне надо отправить пару писем, так что я спущусь вниз и поработаю. А ты оставайся здесь и занимайся планом новой книги.

– Вообще‐то, мне уже через час надо быть в «Кружке»… – начинаю я, но умолкаю на полуслове. От одной мысли о том, чтобы торчать полдня в душном кафе, у меня начинается клаустрофобия.

– Возьми отгул по болезни.

Я колеблюсь – за год работы я еще ни разу не брала отгулов.

– Ты должна писать, – повторяет Джек. – Вот это – съесть, – тыкает он пальцем в круассан, затем передает мне воду: – Вот это – выпить, а вот это, – он забирает с тумбочки таблетки и ссыпает мне их в ладонь, – проглотить.

Я закидываю таблетки в рот и беру под козырек:

– Так точно, сэр.

Джек направляется к двери, но у самого выхода оглядывается:

– Мы добьемся выхода твоей книги. Обещаю.

– Даже если это будет стоить тебе жизни?

Мой друг улыбается.

– Даже если это будет стоить жизни нам обоим.

Я трусцой бегу по дорожке к парку, подошвы кроссовок шлепают по тротуару. Пробежка помогает отвлечься: ровно один час и двадцать восемь минут назад я отправила Ларе аж три сюжета «помрачнее», чтобы она переслала их в «Харриерс». Чтобы не изводиться в ожидании, постоянно обновляя страницу браузера, я отправилась бегать – любимым маршрутом, через парк напротив дома. Здесь меньше подъемов и спусков, чем в других районах, и обстановка поприятнее.

Лавочки и пышные заросли полевых цветов на бегу сливаются в одно красно-фиолетово-желтое пятно. Чуть подальше, на зеленых лужайках, собачники играют в мячик с питомцами, а парочки, выбравшиеся на пикник, наслаждаются погожим летним деньком.

Перед внутренним взором всплывает картина, как мы с Ноа сидели в сумерках на покрывале нежного сине-зеленого цвета, окруженные десятками чайных свечек. Мы тогда приехали на выходные к моим родителям, и Ноа разбудил меня посреди ночи и увел из родной спальни прямиком на улицу. Пока мы тихонько шли в парк, меня потряхивало, как подростка, впервые ускользнувшего из-под родительского надзора.

– Полуночный пикник, – объявил Ноа. – Только для нас двоих.

– Прямо как в кино, – прошептала я.

– Не в кино, а в книге. В твоей книге.

Я уставилась на него, пытаясь разглядеть в полумраке.

– Ты начал ее читать?

– Она восхитительна. Не вздумай отступать, пока не добьешься издания.

Бывают в жизни такие моменты, которые хочется сохранить навеки, прокручивая в памяти снова и снова. Тогда был как раз такой момент. Я до сих пор чувствую сильные руки Ноа, обнимающие меня за талию, как виолончель, и приятную тяжесть его подбородка, который он пристроил мне на плечо, пока мы болтали обо всем на свете.

На меня накатывает волна невыносимой тоски. Отогнав воспоминания подальше, я принимаюсь считать придорожные столбики. Восстановить ритм бега удается лишь через несколько минут, но, поймав его снова, я приободряюсь.

Шаг правой.

Вдох.

Шаг левой.

Выдох.

Заметив беседку, я вспоминаю, как той ночью хляби небесные совершенно неожиданно разверзлись шквальным ливнем прямо нам на голову. Побросав все, мы с хохотом ринулись под ближайший навес, а ледяная вода хлестала нам за шиворот. Устроившись на террасе, мы обнялись покрепче, мокрые и продрогшие, а затем Ноа привлек меня поближе, и его горячее дыхание обожгло мне шею, а потом…

Теперь я невольно улыбаюсь, вспомнив, как он героически бросился обратно по мокрой траве спасать мой телефон, оставшийся в луже посередине одеяла.

Спасительная тень деревьев остается за спиной, и солнце начинает слепить, а жар, исходящий с небес, давит на макушку, как чужая ладонь. Я нарезаю уже третий круг и начинаю уставать, да и похмелье до сих пор напоминает о себе. Включаю музыку погромче и бегу вперед, стараясь не обращать внимания на боль в боку.