Великий Аякс посмотрел на Одиссея и с презрением бросил:

– Наглый! Что просишь доспех, от которого можешь сам обессилеть? Если ж ахейский народ тебе его даст по ошибке, будет врагу что отнять, но не будет ему устрашенья. Бегство, которым одним, ты всех побеждаешь, медленно станет, когда ты наденешь такие доспехи. К этому также прибавь, что редко в сражениях бывший щит твой цел-невредим, а мой от ударов копейных тысячью дыр прободен; ему и преемник достойный потребен.

Тут Большой Аякс, мыслью новой осененный, радостно закричал:

– Да наконец, что борьба на словах? Поглядим-ка на деле! Славного мужа доспех пусть бросят промежду нами, мне с Итаийцем повелите сойтись, и одолевшего им украшайте!

Сын Теламона сказал, и, едва он закончил, одобрительный раздался ропот толпы.

Тут другой герой, желавший обладать нетленным доспехом Ахилла, потомок Лаэртов, поднялся, очи к земле опустив, помедлил немного и поднял взор на ахейских вождей перед словом, которого ждали. Заговорил, и красоты лишены его не были речи:

– О, кто бы мог наследовать лучше Ахиллу, нежели тот, чрез кого получили данайцы Ахилла? Впрок ли Аяксу, что весь он таков, как виден снаружи? Мне же во вред ли мой находчивый ум, – постоянно, ахейцы, бывший вам впрок? Пусть что хорошего в ком, то и будет. Род, и предков, и все, чего мы не сами достигли, собственным не назову. По заслугам дело решайте. То, что два брата родных Теламон и Пелей, вы не ставьте это в заслугу ему. Поскольку дела мы в пренье решаем открытом, более мной свершено, чем в краткую может вместиться речь, но меня поведет, однако ж, порядок событий. Мать Нереида, прозвав о грядущей погибели сына, в женском наряде его утаила, и все обманулись, кроме меня. Я длань его возбудил и храбрейшего к храбрым направил, значит, деянья его – и мои. Копьем вылечил я Телефа, когда он молил, и, значит, помог я дорогу к Трое найти. Чрез меня пал доблестный Гектор. Ныне оружием тем, которым я создал Ахилла, дара прошу: живому вручил и наследовать вправе. Только позор одного остальных всех тронул данайцев, тысяча наших судов стояла в Авлиде Эвбейской. Долго там ждем мы ветров, но не дуют они; велят Агамемнону жесткие судьбы деву невинную – дочь – заколоть для гневной Дианы. Но не согласен отец; на самых богов он разгневан. Я мягко словами дух непокорный отца обернул на всеобщую пользу. Был послан и к матери я, – предстояло ее не советом взять, но хитростью обольстить. Когда бы пошел Теламонид, наших судов паруса до сих пор не имели бы ветра! Послан и в крепость я был, в Илион, где вел порученное мне всей Грецией общее дело. Мною Парис обвинен; добиваюсь казны и Елены. Тронут Приам, Парис же с братьями всеми и те, кто участником был похищенья, руки сдержали едва нечестивые, и Антенор нам помог возвратиться домой потому, что я с ним нашел общий язык. А помните, как вняв Зевесу, введенный в обман сновиденьем, царь наш верховный приказал отложить попеченье о начатой брани и все к кораблям устремились? Что ж доблестный наш Аякс убегавших не сдерживал? Что ж он оружья не взял? Не повел колебавшейся рати? Я ж не помедлил сказать: «Что с вами? Какое безумье вас, о товарищи, заставляет из-под Трои уйти осажденной? И на десятый-то год вы домой лишь позор принесете?» Сын Теламона тогда и рот раскрыть не решился, в страхе молчал он; посмел на царей нападать дерзновенной речью Терсит, но его безнаказанным я не оставил. Я поднялся и дрожащих людей на врага возбудил и сейчас возбуждаю. Долон, из народа фригийцев, был Диомедом убит, – но не раньше, чем я его выдать заставил все, что готовила нам вероломно коварная Троя.