Много этот Терсит знал слов оскорбительно – дерзких и рад был всегда на всех нападать, особенно на царей, только бы смех у людей нападками этими вызвать. Сам он был обликом безобразен: косой, хромоногий, горбатый, узкие плечи, впалая грудь; голова у него поднималась, как яйцо – вверх острием и была только редким усеяна пухом. Одиссея, Пелида и других ахейских вождей часто он из зависти поносил, а теперь и на самого Атрида, владыку народов, с воплем пронзительным стал нападать. Некоторые ахейцы и сами негодовали в душе на вождя всех вождей, а другие и вслух верховным царем возмущались. Терсит же, почувствовав большую поддержку в народе, заорал, как безумный, обращаясь дерзко к Агамемнону с такой заносчивой речью:

– Что ты Атрид злой сегодня такой, чем-то опять недоволен, чего еще ты желаешь? Медью и золотом наполнен шатер твой в отличие от наших нищих палаток, и много в нем женщин прекрасных, пленниц самых красивых, которых тебе мы, ахейцы, первому выбрать всегда право предоставляем, когда неприятельские города разоряем. Золота жаждешь еще, чтоб его кто-нибудь из знатных троянцев, доставил, как выкуп за плененного сына? Иль больше желаешь получить женщину новую, чтоб с ней наслаждаться любовью в своем пышном шатре? Но, одумайся, вспомни, что мы тебя выбрали верховным правителем нашим! Это значит, что ты не только право имеешь лучшие трофеи себе забирать, но должен еще и заботиться о нашем благе, а не вовлекать в тяжкие беды нас постоянно. Вот совсем недавно ты приказал нам домой возвращаться, а теперь с Итакийцем говорите воевать всем до полной победы. Мы что безропотные игрушки у тебя с хитрецом Одиссеем? Многие ведут себя, как жалкие трусы, не могут постоять за себя! Я же предлагаю ехать всем нам домой на судах быстроходных, а Атриду с Лаэртидом предоставить наслаждаться здесь чужими наградами. Пусть увидят цари, есть ли какая-нибудь от нас, ахейцев простых, им польза, иль нет.

Так говорил, оскорбляя царей и владыку всех ахейских народов, буйно наглый Терсит, но тут не выдержал Одиссей и к нему устремился, гневным взглядом исподлобья окинул его, и голосом суровым стал выговаривать:

– Пустоголовый ты болтун, Терсит, хоть и громко орешь на собраньях! Смолкни сейчас же, и не смей здесь нашего главного скиптроносца порочить! Смертного, хуже тебя, полагаю я, нет во всей нашей доблестной рати! Не смей трепать языком про царей на собраньях, их поносить всенародно и о бегстве помалкивай лучше! Здесь ты владыку всех наших народов, Атреева сына, злобно поносишь за то, что мы ему слишком уж много из добычи даем. За это его ты бесчестишь? Но говорю я тебе, и слова мои сбудутся точно: если услышу еще хоть раз, что снова нагло дерзишь ты, как нынче, – пусть на себе головы мои плечи не держат, пусть я от этого дня не зовусь отцом Телемаха, если не сорву с тебя всей одежды. Без плаща и хитона тебя я оставлю и без повязки, которой ты срам прикрываешь, и, позорно избив, в чем мать родила, тебя я отправлю к сточным канавам вычищать нечистоты!

Терсит, видно надеясь на поддержку народа, открыл было рот, чтоб с Одиссеем ругаться, но тот от слов решил перейти к действиям: скипетром, взятым на время у Агамемнона, Терсита по хребту и плечам Итакиец несколько раз сильно ударил. Весь сжался Терсит, по грязным щекам покатились обильные слезы; вздулись кровавые синяки полосами на спине от ударов скипетра золотого. И грохнулся он на место в испуге, корчась от боли и, тупо в землю уставившись, утирал себе горькие слезы.

Тут прояснились хмурые лица ахейцев, и вдруг все рассмеялись над ним, и, весело поглядывая один на другого, так заверещали ахейцы: