Сын богини тогда изрек с гневным высокомерием:

– Знайте все: я не верю, что Паламед изменник. Наоборот, он укреплял всячески наше войско. Ведь именно он организовал бдительные ночные стражи и обучение малоопытных воинов. А кто, как не он придумал особенные сигналы для общения разных частей нашей огромной рати… А игра в кости, без которой ахейцы уже не мыслят своего отдыха после обеда с крепкой смесью струящегося Диониса?! Впрочем, что тут много говорить. Я думаю, что его предали позорной смерти по вине беспредельно властолюбивого Агамемнона и коварного мстительного хитреца Одиссея, у них были свои причины желать его смерти, но у меня, к сожалению, нет прямых доказательств их злого умысла.

Одиссей, скромно потупив глаза, на собрании вождей и советников начал так почтительно отвечать Ахиллу:

– Люди все разные и у каждого свое мнение. Я не призывал покарать Паламеда только потому, что думал, что он предатель. Это ты пытаешься его оправдать потому, что не веришь, что он изменник. Были неопровержимые доказательства – письмо Приама и золотые сокровища, найденные под его шатром. Конечно, ты можешь сказать, что честному Паламеду все это кто-то подкинул, но ведь это будут опять только слова, выброшенные на ветер! Где доказательства?! И потом ты, Ахилл бездоказательно обвиняешь не только меня и Агамемнона, ты всех ахейцев называешь жестокими и глупыми потому, что они поверили не словам, а неоспоримым доказательствам? Давайте же, будем все справедливыми, независимо от того, кто кем рожден, ведь без святой Дике нельзя жить людям на свете, тем более сражаться на многослезной войне!

Закончил свою речь Итакиец таким страстным призывом, и все шумно одобрили сказанное Одиссеем, на Ахилла же многие посмотрели с большим осуждением. Сын богини не смог доказать невиновность Паламеда, но мнения своего не изменил.

Некоторые, подобно Филострату, говорят, что истинной причиной гнева Ахилла на Агамемнона и обиды на ахейцев было не лишение его девы Брисеиды, полученной от войска в награду за доблесть, ведь она была всего лишь наложницей, а подлая расправа над Паламедом.

Вскоре после смерти Паламеда Агамемнон обесчестил Хриса – жреца Аполлона, когда тот к кораблям ахейцев явился, чтоб из позорного плена вызволить свою дочь Астиному. Седовласый старец с длинной тоже седой бородой пришел в корабельный стан, на своем жезле златом неся лавровый венец лучезарного Феба, перевязанный пурпурной лентой. Он бродил от одной палатки к другой, расспрашивая всех о своей дочери Астиноме, захваченной ахейцами в плен.

Когда ахейцев вожди и советники сошлись на очередное собрание на хорошо утрамбованной площадке у кораблей Одиссея, Хрис обратился с горячей мольбой к собранью ахейцев, больше всего же – к обоим Атридам, как к самым главным строителям всех греческих ратей:

– Внемлите мне, владыки многих народов, славного дети героя Атрея, и вы все доблестные вожди и мудрые советники ахейского войска! Дай вам бессмертные боги, блаженно живущие в нетленных домах Олимпа, крепкостенный город Приама поскорее разрушить и домой после этого счастливо вернуться. Я ж к вам явился, чтоб вас умолять мне милую дочь Астиному домой отпустить, разумеется, за выкуп достойный, равный стоимости десяти юных дев. Согласившись дочь мне возвратить, вы не только мне окажете милость, но и Зевсова сына почтите, далеко разящего лучезарного Феба.

Все ахейцы, услышавшие мольбу жреца Аполлона, изъявили свое согласие криком всеобщим честь ему оказать и принять за освобождение дочери выкуп достойный. Громче других кричал Одиссей, яростно шевеля большими ушами: