Лаэртид же после этого случая стал близко доверенным лицом Аамемнона.

Аполлодор говорит, что, когда эллины на Тенедосе стали совершать жертвоприношение Аполлону, с алтаря сползла водяная змея и укусила Филоктета.

Некоторые говорят, что это происшествие случилось неспроста. Когда безмерно страдающий от непереносимой боли, вызванной ядовитейшей желчью Лернейской Гидры, въевшейся в его кожу и тело, Геракл приказал сжечь себя на погребальном костре, сруб для которого был разложен на поднебесной горе Эте, вдруг оказалось, что некому костер зажечь. Не только те, кто до сих пор любил Геракла, никто не захотел костер поджечь, боясь к нему даже приблизиться. Отпрыск прекрасноволосой Алкмены и Зевса страшно, мучительно страдал. Лишь один Филоктет отважился зажечь костер. В благодарность Геракл отдал ему свой лук и чудесные стрелы в уемистом туле. Когда мстительная Гера увидела, как Филоктет, чтобы прекратить невыносимые мученья Геракла поджег его погребальный костер, царица чуть не задохнулась от гнева, которому места было мало в ее груди, и она истошно завопила:

– Ах! Сын Пеанта даже не знает, как тяжко меня оскорбил… Ах! Это благодеянье к нечестивому отродью блудницы Алкмены даром ему не пройдет! Коль не напрасно я Герой величаюсь великой и главный скипетр держать я достойна – Пеантида погублю, да так, чтоб об этом все знали. Впрочем, Филоктет не Геракл, силы пеантова сына так малы и ничтожны, что я всегда сумею ему отмстить.

И вот на острове Лемнос, Филоктета укусил в ногу змей, которого по просьбе Геры трехликая послала Геката, дочь Титана Перса и Титаниды Астерии, которой, согласно Гесиоду, Зевс даровал «править судьбой земли и пустынного моря», но, которая, став волшебницей и колдуньей, стала жить в преисподней Аида. От загноившейся раны исходил настолько зловонный запах, что ахейцы не могли его переносить.

Царица богов явилась во сне к послушному ей Агамемнону и внушила ему бросить больного Филоктета одного на Лемносе, и пастырь всех ахейских народов поручил это сделать сыну Лаэрта.

Когда Одиссей попытался высадить Филоктета на острове Лемносе и сказал, что это приказ Агамемнона, тот, естественно отказался, заявив, что ему одному и больному на острове не выжить и попросил, чтоб его показали искусным врачам Асклепиадам Махаону или Подалирию. Итакиец потупил глаза, глядя себе под ноги, и очень сочувственно сказал сыну Пеанта:

– Да, и я Атриду говорил, что тебя одного, да еще и больного бросать на Лемносе не справедливо, ведь ты не виноват в том, что случилось, но спесивый Агамемнон власть проявил и мне приказал тебя высадить. Но не справедливые приказы мне и самому не хочется выполнять. Давай вместе подумаем, как быть. Сейчас нам надо принести жертву Аполлону Эмбасию и Береголюбцу, чтоб защищал наш корабль в пути по незнакомому морю. Ты же постарайся не вопить так громогласно, многие думают, что стонами ты беды можешь накликать. Полежишь под кроной тенистого дерева, пока мы совершим жертву, а я прямо сейчас пошлю вестника к Махаону иль Подалирию.

Одиссей помог Филоктету спуститься на берег вместе с луком Геракла и стрелами и заботливо, подставив плечо, проводил его до раскидистого платана. Сказав Пеантиду, что уходит послать вестника к Асклепиадам, сын Лаэрта побежал на корабль, который тут же отчалил, ибо по его приказу давно был готов к быстрому отплытию.

Филоктет больше всех винил Одиссея за свои страданья на острове, где ему больному пришлось, коченея по ночам от холода, добывать себе пищу луком и стрелами: