Одиссей помрачнел и голосом злобным молодой ответил супруге:

– Никогда уши у меня не двигались до того дня, когда к нам приехал Паламед, мне теперь ненавистный. Ты помнишь, что, узнав об оракуле, что, если я отправлюсь под Трою, то больше 20 лет проведу в страданиях на войне и в скитаниях, и вернусь одиноким и нищим, я решил притвориться безумным, чтобы меня оставили в покое посланники Агамемнона и Менелая. Спрятаться на каком-нибудь острове я не хотел потому, что не хотел расставаться с тобой и нашим маленьким сыном. И вот явился Паламед вместе с Атридами и кучей охранников и придумал мне коварное испытание: положил сына в борозду, по которой мне предстояло протащить плуг. Я нарочно тогда одел на голову войлочную крестьянскую шапку в виде половинки яйца и запряг в плуг быка и коня и стал засевать землю тем, что под руку подвернулось, кажется, солью. Когда Паламед схватил у тебя ребенка и положил в борозду, ты закричала, а он приказал тебя держать, сам же стал недалеко от ребенка и меня с усмешкой язвительной поджидал. Как мне хотелось бросить в него копье или уметить ядовитой стрелой, но тогда и меня в живых не оставили бы. Помню каждый свой шаг, как я вел быка к нашему малышу, лежащему на его пути. Я ни за что не хотелось сдаваться и признаваться в обмане, надеясь, что Паламед уберет из борозды Телемаха, но тот был сам, как безумный и лишь язвительно улыбался, выражение его глаз было непоколебимое и устрашающее. Я решил идти до конца и остановить быка в самый последний момент, когда он уже ногу занесет над ребенком, если мерзкий Паламед не уберет сына из борозды. Я шел и мечтал, как отомщу когда-нибудь умному сыну Навплия так жестоко, что сами Эринии (гневные мстительницы) ужаснутся! Даже, если он возьмет ребенка из борозды, все равно я его жизни лишу, а, если – нет, то я не просто его умертвлю, я его еще опозорю, не остановлюсь ни перед чем в своей справедливейшей мести. Кажется уже, когда я клялся сам себе отомстить сыну Навплия, у меня впервые в жизни по-настоящему задвигались уши. Когда же до сына осталось всего несколько шагов, я почувствовал, что от ужаса волосы стали дыбом и уши явственно двигаются сами собой, как живые. Тут я не выдержал и сдался, ведь еще шаг и нашего маленького Телемаха мог раздавить бык или конь, или плуг. Я действительно от страха за сына был, как безумный и дрожащим голосом признался в своем обмане, и Паламед был доволен.…Нет такого преступления, на которое я не пойду, чтоб наказать злодея, игравшего жизнью нашего малыша и лишившего нас с тобой двадцати лет самой прекраснейшей жизни.

Одиссею, несмотря на все его хитроумие, пришлось оставить родную Итаку и молодую жену Пенелопу с маленьким Телемахом. После пережитого потрясения, вызванного страхом за сына, у него поначалу лишь при сильном волнении, а потом и в другие моменты начинали дергаться или вращаться уши.

Когда хитроумного Итакийца, не желавшего из-за ужасного оракула ехать под Трою все-таки «призвали» в священный поход эллинов против азиатских варваров, он стал одним из самых активных участников подготовки к нему.

Одиссей, как умудренный годами царь песчаного Пилоса Нестор и от природы благоразумнейший Паламед, стал помогать Агамемнону и Менелаю собирать бывших женихов Елены, связанных клятвой и всех остальных, кому была небезразлична судьба Эллады и ее блестящая слава. В числе первых по предложению Агамемнона было решено отправиться к юному Ахиллу, без которого, согласно вещанию молодого, но уже получившего некоторую известность Калханта, Трою не взять.