Переступаю с ноги на ногу, снизу хрустит, только сейчас разглядел валяющуюся по кухне яичную скорлупу, грязный линолеум украсили снежные шапки рассыпанной муки. Кухня пребывала в стадии места пережившего торнадо: ящики вывернуты, дверцы шкафчиков нараспашку, одна висит на чудом уцелевшей петле.

На столешнице растет горка исходящих паром блинчиков. Опустевшая кастрюля отправилась в раковину. Следом канула сковорода, уступив плиту пузатому чайнику, бока блестят капельками воды, те стекают, кусая синее пламя, слышно недовольное шипение огненного зверя.

Тарелка с блинами перекочевала на обеденный стол, и, прежде чем успел опомниться, ко мне на колени плюхнулась Мизраэль. Тонкие руки обвили шею, сочные губы перехватили очередной вдох, борюсь за глоток воздуха в перерывах между страстными поцелуями. В голове шумит, неловко пытаюсь отстранить хрупкую фигурку. Руки как-то оказались под фартучком, пальцы нащупали два упругих мячика, Мизраэль напряглось, сильнее сжимая объятья.

– Постой… Я не… – Каждую искру сопротивления, она гасит волной поцелуев. – Не здесь же…

Вздрогнул, хватая широко открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, – тонкие ручки нырнули между нами, схватившись как раз ТАМ.

– Поймала. – Проворковала она, отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза. – Сдаешься?

Нервно кусаю губы, будучи занят вопросом, как могу коленями чувствовать все изгибы ее тела. Через джинсы чувствуя, какая там нежная бархатистая кожа, идеальные округлые изгибы, настолько мягкие и упругие, что… Черт! Еще немного и… Я знал, что это неспортивно, но иного выхода нет.

– Прости!

Пытаюсь высвободить правую руку, мельком вижу свое дикое отражение в изумленных глазах, – с таким лицом отгрызают лапу, попавшую в капкан. Ладонь со скрипом движется по тугой груди, на пути, как горный хребет – твердый бугорок. Ее прерывистое дыхание опаляет щеки, с закушенных губ слетает хриплый стон, руку подбрасывает рвущееся навстречу сердечко. Пальцы с натугой преодолевают последний изгиб, ныряя ей за спину, пламя страсти в синих глазах сменяется огоньком обиды.

– За что, сладень… – Мизраэль выгнулась, извиваясь вдоль моего тела, томный ротик распахнут от боли.

Закрепил эффект, намотав на кулак еще оборот длинного тонкого хвоста, нежная кожа трещит, натягиваясь, кисточка на конце хлещет по стиснутым пальцам.

Ее глаза наполнились влагой, вздернутый носик жалобно шмыгает, пухлые губы кривятся, – вот-вот заплачет. Крохотная слезинка стекла по щеке, прорвав запруду, и вот уже целые потоки залили пепельные щечки, капали мне на грудь, обжигая кожу. Она стала похожа на обыкновенную обиженную девчонку. Даже несмотря на зажатый в кулаке хвост, на молотящие по рукам маленькие кожаные крылья. На то, что рискую второй раз за час помереть…

Она вскинула ручку, пытаясь достать за спину. Перед глазами проплыла бледная кисть, тонкие косточки просвечивают, алые пятна на серой коже, крупный волдырь наливается на большом пальце. Изумленно кошусь на стол, взгляд уперся в горку блинов, – «обожглась»?! Юркий хвост дернулся в ослабевшей руке.

– Вот… Блин! – Плечи поникли, кривая ухмылка заползла на лицо. Похоже, я проиграл.

Веселый смех колокольчиком зазвенел в маленькой кухне, ударил в задернутые шторы, многократным эхом накрыл меня, заставив расслабить хватку. В изнеможении откинулся спиной на стену, смотрю в напряженные синие глаза, чувствуя, как выскальзывает из ладони горячая змейка. Отпустив хвост, словно извиняясь, пожал плечами, руки бессильно опустились.

Она глубоко вздохнула, чуть склонила голову набок, следя, как нервно покусываю губы, теплая улыбка расцвела на пепельном лице, на щечках проступили крохотные ямочки. Мизраэль прячет руку за спину, смущенные глаза обежали кухню, вернулись ко мне.