По бескровной щеке Таты побежала огромная слеза. Потом другая. Капли были такими прозрачными, что молчавшему в углу Вите чудилось его собственное отражение в них. Капитан зажмурился.

– Зайчик. Малышка. Лапочка, – обострённый слух Трещёткина поглаживала трель Лёни.

Будто лёгкий приз ласкает подступ скалы.

– Дружочек мой. Бедняжечка моя. Золотце моё, – в барабанную перепонку капитана врезался глас Сёмы.

Словно пуховое одеяло укутывает по самые гланды.

– Я так испугалась. Я ничего не могла. Я…, – вонзался в большое сердце Вити голос Татович.

Точно внутрь тебя засунули зонтик, который оп, и раскрылся. И теперь в твою мягкую изнанку впиваются металлические спицы. Или ты проглотил линейку, а то вовсе и не линейка была, а чертёжный пантограф. А, может….

Пока Витюша цеплялся погонами за художественные образы, Тата под проворный стрекот Погремушкиной и тягучие увещевания Паркинсон роняла громоздкие слёзы на свои субтильные ладони. Эразм Эразмович молча сверлил глазами-бусинами выложенный ёлочкой паркет. Мстислав Игнатович то и дело втягивал голову в плечи и мрачно дёргал верхней губой, как будто хотел перекинуть чёрные усы себе на карие очи, дабы навсегда скрыть из виду всё происходящее.

– Таточка, не переживай! – настаивала Паркинсон под одобрительные взгляды присутствующих. – Всё будет хорошо! – предписывала она, помогая актрисе преодолеть завершающую ступеньку управского крыльца.

– Спасибо вам, Симона. И вам! – Татович обернулась к провожатым. – Вам всем большое спасибо!

Не успели бледные ладони актрисы в знак искренности сказанного коснуться груди, как из припаркованной напротив газели выскочила незваная тройка. И если бы лошадей!

Едва вишнёвый каблук Паркинсон нашёл устойчивое положение, как слева от Татович возник неприятный, по свидетельствам самой зама по медицине, тип с утопленным в растянутом свитере фотоаппаратом.

Чуть только Леонелла выудила локон высушенных цветовыми экспериментами волос из узорчатой серёжки, как некрасивая, по уверениям зама по населению, девица принялась тыкать своим микрофоном всем подряд.

Пока капитан Витюша собирал сантименты под покров мужественности, какой-то бородатый, по единогласному мнению, человек расположил свою огромную камеру аккурат напротив Таты, что так и не успела сложить свои бледные ладони на груди.

– В эфире «Эс Ньюс»! – загнусавила «некрасавица» в микрофон. – Мы ведём наипрямейший репортаж из самого центра событий. Рядом со мной стоит известная актриса, гордость нашего города – Тата Татович. Здравствуйте, Тата!

– Здравствуйте, – превозмогая себя, она улыбнулась, искренне силясь соответствовать всему вышесказанному.

– Тата, расскажите о вашей главной роли!

– О, – обрадовалась актриса, – Это невероятно талантливая постановка….

– Нет-нет, – перебила корреспондент. – Я не имела в виду театр. Вчера, когда всё пошло не по сценарию, – журналистика, пристально глядя в камеру, принялась нагнетать обстановку. – В тот злосчастный вечер знаменитая актриса возвращалась домой в гордом одиночестве. Ничего не предвещало беды….

– Да отдайте уже! – Татович бесцеремонно вырвала микрофон у норовившей раствориться в собственных интонациях «некрасавицы». – Дорогие зрители, – она медленно наполнила лёгкие кислородом. – Девушки! Дорогие девушки! Это интервью я посвящаю вам. Вчера я подвергалась….

– Ну, о чём я собственно и говорил, – Паркинсон-Кубышкин недовольно покачал головой. – Гля, как расцвела перед камерой!

– Это вообще-то я об этом говорил! – Погремушкин утопил пухлый кулачок в своё не менее упитанное плечо. – Я первый всем сказал, что она – актриса!