Некоторое время ручка бесследно кружила над поверхностью, но, едва чернила вывели первую букву, как за ней тут же появились слова. Предложения. Абзацы. Незнакомку было не остановить. Она беспощадно расправлялась с белизной листов, а из её внимающих глаз падали огромные слёзы.

Витя раньше никогда не видел таких слёз. Нет, девушки, конечно, при нём плакали. Всякое бывало. Но как-то не так. Не примечал он тогда, чтоб каждая слезинка была похожа на боль. Словно это и не человек плачет….

Капитан на уставе поклясться мог хоть перед атеистом, хоть пред материалистом, что тогда, век ему майорского звания не видать, это не девушка за его столом рыдала. Это её искромсанная душа. Большими каплями. Вытекала. Из больших глаз. Понимаете?

Ну как нет?! Да вы попробуйте в сосуд с водой камней накидать. Что получится? Правильно: с каждым камешком в сосуде воды будет всё меньше и меньше. Трещёткин, конечно, совсем не Архимед, а, честно говоря, просто Витюша, но даже ему в тот момент было совершенно прозрачно, что тяжкий груз страданий вытесняет прежнюю лёгкость. Теперь поняли? А Витя это воочию видел! Видел и боялся, что больше не сможет забыть. Никогда. Никогда не забыть, как переживания камнем падают внутрь, не оставляя места для израненной сим падением души.

– Не может так человек врать! – мысленно решил Трещёткин. – Пусть этот человек – актриса, всё равно не может. Ай! Смотри, куда метёшь! – рявкнул капитан на занимающегося своим обычным делом Лопаткина. – Вон, все штаны изгваздал!

Искандер равнодушно пожал плечами вслед отряхивающему брюки правоохранителю. Мол, мусор он и есть мусор. В смысле, подумаешь пыль чуть-чуть попала. Это же одежда, а не репутация. Смахнул и дальше пошёл, чего возмущаться?! А, если уж на то пошло, то это вообще он, дворник тире сторож, возмущаться должен. Рань раньская, утро утреннее, времечко едва-едва к пяти часам подползает, а эти вон, особо важные, ужо вовсю по Управе разговорами сорят. И чего такого срочного посередь сна приключиться могло?

– Ерунда какая-нибудь, – вжихнула метла по щербатому асфальту.

– Здравствуйте. Проходите. Присаживайтесь, – Эразм Эразмович рассыпался в приглашениях.

– Спасибо, – печально ответило бесцветное лицо.

– Татьяна… Как вас по батюшке? – участливо осведомился мэр.

– Евгеньевна, – хмуро заметил Мстислав Игнатович, расправляя и без того гладкий лист «срамного» заявления.

– Татьяна Евгеньевна….

– Не надо, – вяло отмахнулась девушка, – Просто Тата. Мне так привычнее.

– Привычнее, – буркнул себе в усы Паркинсон-Кубышкин, не оставляя исписанной бумаге ни одного шанса на маломальскую смятину.

– Товарищ генерал. Майор! – глава Управы злобно зыркнул на приятеля.

– Да, товарищ мэр, – как ни в чём не бывало отозвался искомый.

– Витюша. В смысле Виктор. Капитан, это самое, принесите нам кофейку.

– А где ж я его возьму? – растерялся Трещёткин.

Ему хоть и не впервой бывать в кабинете начальника Койки, но как-то вот, знаете, кофеи носить ещё не доводилось. Обычно сим процессом заведовал секретарь-референт Нечаев. Однако сегодня, как собственно и днём ранее, немолодой человек отпросился в поликлинику. Хобби такое у дяденьки: собирать то, что колет, чешется да дышать не даёт, и хвастать сим богатством пред индифферентными докторами.

– Нет, не надо. Спасибо, – вздохнула актриса Татович, в миру Тарататович. – Что вы хотели узнать? Спрашивайте. Я готова.

– Да ну скажете тоже – «узнать»! – опешил от последующего девичьего вздоха Погремушкин. – Мы здесь это, не для того, чтобы «узнавать». Мы здесь это, – он бросил беспомощный взгляд на загривок недовольно сопящего генерал-майора. – Это….