– Врёте! – выдохнул Серёжка. – Мне мать прислала.

– Вот как! И когда же? – съязвил Джуня, и, помимо своей воли, Серёжка стал оправдываться:

– Месяц назад ещё, честное слово!

– Скрытный ты парень, Суханов! Не наш: радостью ни с кем не поделился. Будто не знаешь, что не принято у нас так. Нехорошо! – методично отчитывал Сергея Женька.

– Истратить боялся – вот и молчал. Хотелось к выпускному, – сказал Сергей. И подумал с опозданием: «Не надо бы оправдываться».

– А нам как будто не хотелось, – вздохнул Быченко.

– Не темни, Серый! У меня руки чешутся. Народ правды требует, – прицепился Пикалёв.

– Так почеши пойди в спортзал свои руки! Это вы-то народ? Не много ли на себя берёте? Что я вам объяснить должен? Деньги мои. Не брал я у вас. Для тупых и припадочных ещё раз могу повторить: не брал. Крайнего нашли!

– Так Попугайчик же тебя вычислил! – почему-то изумился Пикалёв, считая факт безоговорочно доказанным.

– Вот кто настучал! А если ошибся ваш Попка – дурак? Если сам и спёр? Вам, значит, всё равно, на кого кражу повесить? Лишь бы самим не отвечать! Почему вы ему поверили, а мне нет? – от обиды Сергей стал наезжать на гонцов. Чем он заслужил такое?

– Кто же знал, Серый? Давно бы тебя в роте не было, – убеждённо заметил Быченко.

– Ну что вы пристали к человеку? Не он это. Будто не доходит до вас? Не мог он, не способен, – тихо, но настойчиво проговорил Рябченко.

– А ты, Васька, не лезь, хоть он и лучший друг твой, – посоветовал Пикалёв.

– А вы докажите! По правде докажите! – не отставал Рябченко. – Так любого обвинить можно. Существует же, между прочим, презумпция невиновности?

– Какие слова ты знаешь, Рябченко! Только случай не тот, не на уроке права. Не умничай, не на уроке обществознания. Мы докажем, если потребуется. И матери его позвоним, – кивнул Джуня на Сергея. – Только поздно всё это и ни к чему. Лучше бы ему самому признаться. Может, в честь выпускного и простят, если деньги вернёт.

– А пошли вы, – огрызнулся Сергей. Что он ещё мог сказать, если ему всё равно не верят?

– Мы-то пока пойдём! А ты посиди, подумай, – постучал себя по лбу Быченко. – И тугрики готовь. Все разборки впереди!

В голове не укладывалось! Бедный мозг просто на части разрывался от незаслуженной обиды. Потом мысли подтягивались в центр, липли в кучу, как стружки металла к магниту, и вот уже снова и снова, словно сговорившись, мчались по одному и тому же кругу:

«Да как они могут? Как смеют? Почему виноватым его сделали? Почему решили, что он те самые деньги потратил? Может, они умом тронулись с горя? Но он тут при чём? И кто им дал право судить? И как они могут обвинять, не разобравшись?»

Жизненное пространство сузилось, замкнулось обидой, и потому надо было заставить себя срочно переключиться на что-то. Серёжка пытался читать, повторять конспекты к экзамену – всё оказалось напрасным. Его просто заклинило: «Надо же что-то делать! Что? Как доказать?» Он не сумел убедить ни в чём даже Женьку и Лёшку, а ведь они вчетвером вместе прожили целый год в одном кубрике.

Быченко и Пикалёв тем временем изолировали Рябченко от Суханова, чтобы не дать возможности друзьям сговориться. Ваську вытолкали на палубу и передали в руки правдолюбцев, которые заперли его в пустом кубрике.

Прихватив с собой Попугайчика, в поисках истины гонцы отправились на почту.

Уж поверьте, обаятельный Вовчик, с девичьими ямочками на щеках и премилой детской шепелявостью, умел найти подход к любому взрослому собеседнику. Но сегодня явно был не его день: никто не захотел копаться в старых корешках переводов.

– Уйди, парень! Не мешай! Видишь, какая очередь? – отмахнулась от него немолодая усталая женщина.