Она дождалась вечера, когда Лили ушла к себе в комнату, погрузившись в свои рисунки и меланхоличный джаз. Эмили подъехала на кресле к Майклу, который сидел в гостиной, уставившись в темный экран выключенного телевизора, словно ждал начала какого-то особого сеанса. Она положила перед ним распечатку, прямо на полированный журнальный столик.

– Майкл, что это? – спросила она тихо, но твердо, стараясь не выдать дрожи в голосе. – Куда уходят деньги? Наши деньги?

Он медленно перевел взгляд с темного экрана на лист бумаги, потом на неё. На его лице не отразилось ни удивления, ни вины, ни смущения. Только легкое, почти незаметное раздражение, словно она отвлекла его от чего-то важного или задала неуместный, глупый вопрос.

– А, это… – он неопределенно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. – Это инвестиции, Эмили. Планирование на будущее. Необходимо.

– Инвестиции? – её голос предательски дрогнул. – Какие инвестиции? Почему ты мне ничего не сказал? Мы всегда все обсуждали вместе.

– Не хотел тебя беспокоить мелочами, – он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, натянутой, она совершенно не коснулась его глаз, которые оставались холодными и отстраненными. – Сейчас нестабильные времена, Эм, ты же слышала, что я говорил за ужином. Экономика, политика… да и природа тоже. Нужно… диверсифицировать активы. Обеспечить нашу безопасность.

– Безопасность? – переспросила она, и слово это прозвучало в её устах горько и ядовито. – Снимая тысячи наличными и переводя их неизвестно кому? Майкл, это не похоже на инвестиции. Это похоже на то, что ты что-то строишь. Что-то прячешь. И это стоит целое состояние. Наше состояние.

Он снова отвел взгляд, уставился на свои руки, лежащие на коленях. Следы глины все еще виднелись под ногтями.

– Ты слишком много волнуешься, Эм. Все под контролем. Полный контроль. Это ради нас. Ради нашего будущего. Пойми.

Он встал и вышел из комнаты, оставив её одну с распечаткой в руках и тяжелым ощущением лжи в воздухе. Слова «будущее», «безопасность», «инвестиции» в его устах потеряли всякий смысл, превратились в ширму, за которой скрывалась пугающая, дорогостоящая тайна. Он не просто отдалялся от них эмоционально, он активно разрушал их общее настоящее и будущее, выкачивая ресурсы, как из пробитого корабля. И Эмили с ужасом поняла, что она и Лили находятся на этом тонущем корабле, а капитан, похоже, сошел с ума и уверенно ведет его прямиком на рифы.

Часть 3

Эмили не могла оставить это так. Вопрос денег был не просто вопросом цифр на счету, он был вопросом доверия, общего будущего, той самой безопасности, о которой так туманно, но настойчиво говорил Майкл. Вечером следующего дня, собравшись с духом, она снова попыталась вызвать его на разговор. Он сидел в гостиной, в своем любимом кресле из темной кожи, но не читал и не смотрел телевизор, а просто сидел неподвижно, глядя в одну точку перед собой, погруженный в свои мысли, далекий и недоступный, как статуя на городском кладбище.

– Майкл, нам нужно серьезно поговорить о финансах, – начала она как можно спокойнее, но твердо, подъехав к нему на кресле. – Я не сплю ночами. Я не понимаю этих трат. Ты должен мне объяснить, что происходит. Сейчас же.

Он медленно повернул голову. В его глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на загнанную панику, но тут же сменилось глухим, упрямым раздражением. Он не ответил. Вместо этого он молча встал, подошел к старому проигрывателю, стоявшему в углу комнаты – настоящей реликвии из их прошлой, до-аварийной жизни, когда музыка еще часто звучала в этом доме. Он выбрал пластинку – одну из тех, что приносила Лили, – и неуклюже, словно впервые это делая, поставил её на диск. Комната наполнилась звуками – меланхоличными, тягучими, рваными переливами одинокого саксофона. Это был старый джаз, Колтрейн или Дэвис, что-то из того, что так любила Лили, но сейчас эта музыка, полная какой-то безысходной городской тоски и экзистенциальной грусти, звучала здесь, в их тихой гостиной, неуместно, почти кощунственно.