Первые две недели сентября почти не отличались от августа. Правда, молчаливое переливание из одного сезона в другой ознаменовалось волной бешенных, крикливых переворотов. В СССР началась новая реформа, жестокая и кровавая.

К семи часам утра, к воротам усадьбы Моховых подъехал грузовик и несколько повозок. Из кузова грузовика выскочила пара ретивых солдат. Они с легкостью вскарабкались и перебрались через забор. Оказавшись во дворе, раскрыли ворота и впустили всю эту процессию внутрь.

– Эй-э-э! – начал было останавливать их Василий Павлович, выбежавший из кладовой. – Вы куда это? Кто вам позволил?

– Уймись, старик! – оттолкнул его один из солдат. – Делом занимаемся. Ради твоего же блага!

– Да оставь ты старикашку! – надсмеялся другой. – Дурной ведь! Не поймет.

– Ты, товарищ, служишь Советскому союзу? Или как? – присоединился к ним третий.

– Чего? – не понял дядя Вася.

– Ну, что же я вам говорил? – отметил снова второй. – Э-э-й! Рябяты! Айда сюда, старика непросвещенного просвещать! – крикнул он остальным солдатам, которые слизали с грузовика. Никто из них не был прочь поучаствовать в этом, поэтому все отправились на товарищеский призыв. Там вскоре собралась немалая компания. Найти что-то в глубинке интересное для молодых ребят, пышущих здоровьем, гордостью и энергией, было не так-то просто. Они ловились за любую физиономию, лишь бы та потешила их глотки хохотом. Нельзя сказать, что парни были в этом виноваты. Такова была ситуация, такова была история, такова была жизнь.

– Развлекаться вы будете после! – холодным властным голосом сказал им командир. В мгновение подстрекательское настроение служивых улетучилось, как и не бывало. Они и не заметили, как вышел из кабины и как смотрел им в спины их начальник. – Во имя Советского союза, во имя Вождя народов, во имя простых людей мы пришли сюда. Вы забыли?!

– Так, мы так, ради забавы, – попытался виновато отшутиться затейник.

Эти слова как будто не долетели до командира.

– За дело! – тем же тоном приказал он, и всё семнадцать солдат ринулись в дом. Оставленный ими дядя Вася, наконец, смог разглядеть этого командира.

Высокий, широкоплечий, на своих ногах он стоял твердо, гордо. Одет он был, как полагается, по-военному четко и строго. Каждая пуговица и пряжка на нем блестели. На плечи был натянут кожаный плащ, на ногах кожаные высокие сапоги, на голове- черная кожаная фуражка. Широкое лицо, прямой нос, леденяще серые глаза и русые волосы. Лет ему не дать и тридцати двух. Обомлевши, Василий Павлович протянул к нему трясущиеся руки:

– Ленька, ты что ль?

Но и эти слова не были услышаны командиром. Он резко выполнил «кругом» и вошел вслед за солдатами.

В доме происходил полный переполох. Солдаты перекапывали каждый уголок.

– Угомонитесь! – приказал командир. – Соберите пять ящиков и погрузите! Остальное- потом!

– Так точно! – отозвались послушные солдаты.

Начальник вошёл в гостиную. Здесь творится такой же бардак. Стулья и стол перевернуты, шторы передернуты, содержимое шкафов вывернуто на изнанку. То, что считалось ценностью, передавалось из поколения в поколение, хранило в себе память предков и их наставления, то, что собирались и устраивалось много лет многими руками, в мгновение превратилось в ничто, и это было необратимо.

– Иванов! – позвал командир

К нему тут же подбежал, раболепствуя, курчавый молодец.

– Слушаю, Леонид Петрович!

– Я приказал собрать пять ящиков дорогих вещей.

– Так точно, Леонид Петрович!