– Конечно, стоит обозначить тему встречи?

– Нет. Просто скажи, что это очень важно.

– Хорошо.

Телефон отключился, а Ева в очередной раз схватила со стола свой скомканный плащ и вышла из кабинета.

***

Угнетающее зрелище ещё не совсем начавшейся, но уже упущенной жизни. Обветшалые стены, унылая площадка, которая вроде как детская игровая, но совсем неигровая и не детская. Обшарпанные потайные уголки, где курящие подростки вроде как прячутся от взрослых, а вроде как и нет. Их глаза наполнены не пониманием, болью и злостью. Злостью на окружающий мир. Тот мир, который уже заведомо считает их виноватыми во всех смертных грехах, хотя они ещё ничего и не сделали. Как ничего не сделали они и своим родителям, которые с таким легким сердцем оставили их выживать в этих импровизированных тюремных стенах.

Ей было знакомо это чувство, она помнила те мысли, которые могут прийти только на заднем дворе школы-интерната, когда ты смотришь через металлическую решётку забора на проходящих мимо счастливых родителей с ребёнком и думаешь: «А у меня такого уже никогда не будет. Не будет его – счастливого детства».

Тайнова тряхнула головой, стараясь отбросить тревожные воспоминания. Она вышла из машины, поуютнее закуталась в плащ и пошла на встречу с директором "Детского дома №26". На пороге главного входа её ждала молодая женщина с пышными формами и коротко постриженными волосами розоватого оттенка. Женщина выглядела приветливой, смущенной и напуганной одновременно. Первой представилась Ева:

– Старший следователь Фрунзенского района, капитан Тайнова Ева Александровна.

– Здравствуйте, я Марина… Марина Петровна. Я тут воспитательницей работаю. Мне наш директор, Вера Ивановна, сказала, чтобы я вас встретила. А что случилось?

– Я хотела бы поговорить с вами об Ивановой Олесе Константиновне, – Ева достала фотографию из кармана плаща и показала воспитателю, – Вам она знакома?

– Да-да, это наша воспитанница, она сбежала две недели назад, где-то… Я как раз сегодня хотела идти подавать заявление о пропаже… Просто, понимаете, она часто сбегала, но через пять дней всегда возвращалась сама, мы и тут думали, что сама объявиться, а её нет и нет, вот и хотели сегодня уже идти, – женщина тараторила, явно стараясь оправдаться.

– Ну-ну, – подозрительно посмотрела на собеседницу Тайнова, – Именно сегодня? Да?

– Да! Да! Вот, прям, перед тем, как позвонили из вашего отдела. А что она натворила? Понимаете, она хорошая девочка. Я уверена, что, чтобы не случилось, это либо не она, либо её заставили. Мы хорошо к ней относились! Вот прям всю душу вкладывали и ….

– Да, я не сомневаюсь, – перебила Марину Петровну старший следователь, – Её убили и мне необходимо поговорить с директором. Она на месте?

Ева заглянула в глаза воспитательницы и не увидела там никаких признаков скорби или шока. Небольшое удивление – не больше.

– Как умерла? А что случилось?

– Не умерла, а убили. Проводите меня к директору.

Они зашли внутрь здания, прошли по почти отремонтированному коридору, наполненному снующими туда суда детьми разных возрастов, и оказались у роскошной двери из массива дерева, на которой торжественно располагалась табличка с надписью: «Директор детского дома №26 Горбушина Вера Ивановна». Контраст между состоянием всего детского дома и роскошью двери в кабинет директора красноречиво рассказывал о самом директоре.

Тайнову передернуло. Она даже не подумала постучать в дверь, прежде чем вошла в кабинет.

– Старший следователь, Тайнова Ева Александровна.

Из-за стола встала широкоплечая женщина лет шестидесяти и приветливо улыбнулась, оголяя золотые зубы: