– Вера Ивановна, – представилась она, – Прошу заметить, что мой рабочий день уже закончен, но я вас дождалась, как и просили.

– Замечу. – Тайнова протянула фотографию в прозрачном файле, – Вам знакома эта девушка? Если отсвечивает, можете достать фотографию из файла.

– Нет, в этом нет необходимости. Это Олеся. А что случилось? Марина, можешь идти, – обратилась женщина с золотыми зубами к скромно стоящей около двери воспитательницы, – Ой, вы присаживайтесь. Так что случилось с Олесей?

– Ее убили, сейчас ведётся расследование по факту установления личности убийцы. Её тело пока в морге, вам или вашим сотрудникам необходимо завтра подъехать в морг для опознания. Это обязательная процедура для протокола. Я оставлю вам адрес. У Олеси были близкие друзья здесь, парень или дальние родственники, которые навещали её?

– Нет, родственники так и не нашлись, её никто не посещал. Ничего особенного сказать про неё не могу. Обычная девушка, особых проблем с ней не было, ну разве что была склонна к бродяжничеству. Сбегала иногда, но всегда сама возвращалась, мы и в этот раз ничего подобного предположить не могли, а тут…

– С кем я могу поговорить из местных детей? С кем она общалась больше всего? Друзья?

– Понимаете, – обладательница сожженных гидроперитом волос опустила глаза, и ладонями погладила свой отполированный до блеска стол, – Это будет сложно сделать. Все дети несовершеннолетние, я не могу вот так взять и разрешить вам их допрашивать. Для этого нужно особое разрешение.

– Серьезно? – Ева облокотилась на стол и почти вплотную приблизилась к лицу Веры Ивановны, – Особое разрешение говорите? Я могу его получить, а ещё могу получить ордер на обыск, прийти сюда с целой кучей полицейских и кинологов и, не дай Бог, конечно, мы найдем травку у одного из воспитанников, и что же тогда делать? Нам придется заводить дело о не надлежащей охране, заботе и защите детей в этом детском доме. Мы заинтересуемся, почему ребенок пропадает и его две недели никто не ищет, и не подает заявления на розыск? А ещё придется проверить все бухгалтерские счета, поток движения денежных средств. И что-то мне подсказывает, что эта шикарная дверь, этот стол и обстановка в кабинете не выдержат этого испытания, как и вы. Но зачем нам всё усложнять? Ведь, в этом нет необходимости?

– Нет, – лицо директора детского дома покраснело и почти слилось с цветом румян.

– Правильно. Думаю, и для меня, и для вас, со всем уважением, будет проще, если я всего лишь поговорю с близким другом Олеси и расспрошу только об Олесе, не задавая лишних вопросов о самом детском доме или процессе воспитания. И как бы грубо не звучали мои слова, сейчас мне до этого нет никакого дела.

– Конечно, капитан… Капитан?

– Тайнова.

– Капитан Тайнова. Я попрошу Марину, чтобы она вам рассказала, с кем из детей у Олеси сложились наиболее близкие отношения.

– Я вам очень благодарна.

Ева не удивилась, когда обнаружила за дверью Марину Петровну, делающую вид, что она вовсе не подслушивала, а разглядывала рисунок на плитке пола.

– С кем здесь дружила Олеся?

– Да… Хм… С Ленкой. Подруги, прям, не разлей вода… Были. Она один раз даже вместе с ней сбегала, но не понравилось, видимо, ей бродяжничать. Не уловила она романтики жизни под открытым небом. Мы её сейчас найдём. Она обычно на заднем дворе в это время сидит. Скажите, пожалуйста, что Олесю, прям, убили-убили?

– Да. Мертвее мертвых.

Ленка и правда оказалась на заднем дворе детского дома. Она сидела на пеньке срубленного дерева, задумчиво всматриваясь в землю, и теребя в руках полуистлевший бычок сигареты. Чем ближе подходила Тайнова, тем лучше ей удавалось рассмотреть девушку: каштановые волосы, забранные в конский хвост, густые черные брови, длинные ресницы, желтые зубы, обгрызенные ногти. На ней были кроссовки неопределенной марки, черные джинсы и ярко салатовая куртка, размера на два больше её самой.