И пылью красная покрылась таволга.
Пустынна степь, но за степною гранью
Есть мир другой, есть новая вселенная!
Вставай, беги, скачи к её сверканью!
Заснул чабан, заснула степь забвенная.
Не так ли дремлешь ты, душа людская,
Сухая, чёрствая… Но вспыхнет зарево,
И ты сверкнёшь – прекрасная, другая,
Таинственная, как степное марево.
1940
Перед маем
Был царствия войны тяжелый год.
В тот год весна к нам дважды приходила,
А в третий раз она пришла в обход,
Затем, что всюду стражу находила
Безжалостной зимы. Был долог путь,
И, поднимаясь медленно, светила
Дрожали в сером небе, точно ртуть.
Тельца и Близнецов мерцали знаки,
Но в свете дня была густая муть,
Как бы в глазах взбесившейся собаки.
Три раза реки прятались во льду.
Три раза полдни прятались во мраке.
1941
Окно
На тихой набережной, за мостом,
Стоит старинный полукруглый дом.
Там люди разные теперь живут,
Обои в окнах разные цветут.
Одно окно погасло. В том окне
Мелькнула та, что всех дороже мне.
Ну что же, надо ставни запирать,
Не в духе муж, пора стелить кровать.
Но я, чего же медлю я, чего?
Как ждёт она призыва моего!
Где камень? Пусть окно задребезжит!
Где голос? Кликну – мигом прибежит.
Но камень разучилась брать рука,
Ладонь для камня чересчур мягка,
Но голос мой давно кричать отвык,
Давно мой грешный приручён язык.
А старый дом не знает ничего,
И скоро, говорят, снесут его.
1940
В экипаже
Ветерок обдувает листву,
Зеленеет, робея, трава.
Мирно спят поросята в хлеву.
Парни рубят и колют дрова.
Над хозяйством большим экипажа
Рвётся дождика тонкая пряжа.
Словно блудные дети земли,
У причалов стоят корабли.
Тихо. Изредка склянки пробьют,
Огородницы песню споют.
К сердцу берег прижал молчаливо
Потемневшую воду залива.
Край полуночный робко цветёт,
Да и где ему смелости взять?
Только речь о себе заведёт
И не смеет себя досказать.
Вот и песня замолкла сквозь слёзы.
Низко-низко гудят бомбовозы.
Женский голос, красивый, грудной,
В тишине продолжает скорбеть.
Кто сказал, будто птице одной
Суждено так бессмысленно петь,
Так бессмысленно, так заунывно,
Так таинственно, так безотзывно.
1941
Революция
У самого моря она родилась.
Ей волны о будущем пели.
Как в сказке росла, то грозя, то смеясь,
В гранитной своей колыбели.
А выросла – стала загадкой живой.
Сжимая мятежное древко,
Сегодня – святая и кличет на бой,
А завтра – гулящая девка.
Цвела, как весна, колдовская краса.
Казнила, гнала, продавала.
Но вот заглянула колдунья в глаза —
И ненависть к ней миновала.
Морщинами годы легли на челе,
И стоят иные столетий.
И мы расплодились на бедной земле,
Её незаконные дети.
И пусть мы не смеем её понимать, —
Её осуждать мы не можем.
За грешную нашу беспутную мать
Мы головы глупые сложим.
1941
В тридцать лет
Чтобы в радости прожить,
Надобно немного:
Смело в юности грешить,
Твёрдо веря в Бога,
Встретить зрелые года,
Милой обладая,
В эмпиреи иногда
Гордо улетая,
К старости прийти своей
С крепкими зубами,
Гладить внуков и детей
Властными руками.
Что мне преданность бойца,
Доблесть полководца!
К вам, смиренные сердца,
Мысль моя несётся.
Пуле дать себя скосить —
В этом нет геройства.
Вот геройство: погасить
Пламя беспокойства,
Затоптать свои следы
И своё деянье,
Потерять своей звезды
Раннее сиянье,
Но в потёмках помнить свет
Той звезды забвенной, —
О, трудней геройства нет,
Нет во всей вселенной!
Так я понял в тридцать лет,
В дни грозы военной.
1941
Из восточной рукописи
Был я тем, кто жил в долине роз,
В глинобитном домике простом.
Видел я: рассыпал перлы слёз
Соловей над розовым кустом.
Так я начал петь. Я находил
Торные пути к людским сердцам,
В башни звездочётов я входил,
И в книгохранилище, и в храм.
Говорил я то, что нужно всем:
Славил обольстительную страсть,