Поедая пресную овсянку на завтрак, я думал о некоем «попе», что недавно к нам заселился. Правда, он лежит в другой палате и не посещает буфетную. По этой причине мы с ним очень редко пересекаемся. Он почти ничего не ест, поэтому после всеобщей трапезы его буквально силой затаскивают на кухню санитары и с угрозами всадить ему в желудок зонд заставляют положить себе в рот хотя бы пару ложек супа, каши или риса. Почему его все называют «попом», я тогда ещё не знал, но немного догадывался.

После скромного завтрака и заглатывания противных пилюль у сестринского поста у нас была групповая прогулка во дворе.

Многие пациенты любят прогулки, ведь они являются редкостью из-за постоянной непогоды. Ещё сильнее их боготворят активные курильщики, им дают по парочке сигарет. Мне же нравится гулять не из-за возможности покурить. Просто дышать свежим воздухом и кормить голубей сухарями, которые остаются у меня после завтрака, – вот в чём заключается моё довольство. Возможно, в глазах молодых пациентов я выгляжу заурядной бабулькой, но мне плевать на подобных сосунков; они не понимают той прелести, что ощущаю я, притрагиваясь к природе.

Именно на такой прогулке я решил познакомиться с тем самым «попом», о котором многие говорят.

– Тебе не холодно в одной рубашке-то гулять? – Я, медленно покуривая сигарету, подошёл к «попу» плавным и непринуждённым движением.

Передо мной стоял довольно высокий и тучный мужчина, может, лет тридцати, не меньше. Его глаза сияли каким-то безумным блеском. Таким же блеском могли похвастаться харизматичные лидеры или тщеславные диктаторы во время своих пламенных речей, выкрикиваемых с трибуны. Этот огонь в глазах мог пугать и отталкивать, а мог и, напротив, притягивать и гипнотизировать. В тот момент, когда я взглянул в буйное сияние его очей, до меня дошло, с человеком какого сорта мне предстоит беседовать.

– Мне не холодно! – мгновенно воскликнул «поп». – Неустанная молитва помогает мне! Согревает меня!

– Ты действительно священник? – Моё лицо загорелось неутолимой любознательностью.

– Нет! – громко ответил лжесвященник. – Я мученик! Раб Божий, каким был Святой Соломон!

– Понятно, – кивнул я, с трудом сдерживая усмешку.

Хоть я и бывалый в Белом Ките и уже насмотрелся на многих пациентов с разного рода заболеваниями, но вот такие святоши по неведомой мне причине вызывают у меня если не смех, то какую-то злостную ухмылку. Впрочем, наверное, я сейчас бессовестно лукавлю. Причиной подобной реакции, как это обычно бывает, послужило моё детство. Мои родители были весьма верующими людьми и постоянно звали священников в дом, потому что думали, мол, у нас бесы завелись. А то был я – малолетний шкодливый мальчуган, который шутил над своей семьей: прятал вещи, а затем оставлял их на видном месте. Но священники у нас гостили недолго. Обычно они разбрызгивали по всему дому якобы святую воду, добытую из-под крана, и монотонно зачитывали мольбы Святому Лиману. Но однажды попался один особо шаловливый святоша, который умудрился обрюхатить мою мать (видимо, пытался своим чудотворным фаллосом путём ритуальной пенетрации изгнать злых духов из её утробы, неспроста же я таким чертёнком уродился). После такого специфического сеанса экзорцизма мои предки, разумеется, развелись. И как мне теперь, после всей этой возмутительной нелепицы, разрушившей мою семью, серьёзно воспринимать людей, заливающих про всякие там молитвы? («Из-за травмирующего опыта у вас прослеживаются явные ресентиментарные чувства к представителям духовенства», – сказал бы мне местный психотерапевт на заунывном сеансе.)