а ветер наделил самим дыханием жизни.

И в последнюю очередь он создал человека.

И хотя тот появился последним и был слаб телом,

получил он величайший дар —

способность видеть сны и видения.

Отрывок из легенд оджибеев.

Ветер играл тонкими стебельками ковыля, то пригибая их к земле, то отпуская на свободу.

Над дорогой нависли грозные стальные тучи, но на горизонте уже сияло солнце. Его косые лучи заливали золотом пожухшую траву, сияли бликами на лобовом стекле.

Вдали, над холмистой степью то появлялся, то пропадал из виду силуэт белой совы. Дух бабушки следует за мной. Или я за ним…

Мне нравилось ощущать руль в руках. Большой надежный пикап Джея.

Джей не задавал много вопросов. Да я бы и не смогла ответить.

Сама не знаю, что происходит. Только чувствую.

Чувствую, что со мной и правда что-то не так. Что бабушка пытается помочь. А главное, что она может помочь.

Я все время делала то, что мне говорили. Искала логичные объяснения, пила таблетки, отрицала собственные чувства. Я боялась ошибиться, кому-то навредить. Но терять больше нечего. Пора довериться себе.

После того, что случилось на крыше, я проспала до самого заката. И впервые меня не мучили кошмары. Я поняла, а точнее почувствовала, что то зло, то нечто (чем бы оно ни было) может прийти только ночью, во мраке. Что день – мой друг и защитник. День есть свет.

Я выспалась. Мозг расслабился. Остались одни чувства. И я ощущаю себя спокойно и уверенно.

Десять часов пути позади, а значит, до резервации осталось меньше часа.

Шоссе 94 было пустынно. Изредка приходилось обгонять длинные одинокие грузовики с уставшими дальнобойщиками за рулем.

Мой отец был дальнобойщиком. Так они с мамой и познакомились. Дальнобойщик и официантка в придорожном кафе. Кто еще заедет в наши края по своей воле?

Наверное, страсть к большим машинам досталась мне от отца.

Я приоткрыла окно, впуская в салон свежий утренний ветер, и надавила на педаль газа.

Резервация начиналась с разбросанных у дороги трейлеров. Многие индейцы не могут позволить себе строительство нормального дома и живут в тесных трейлерах целыми поколениями.

Мой пыл поутих. Каждый раз, когда я возвращаюсь, резервация будто уменьшается, усыхает, срастается с землей.

В детстве эта местность была для меня целым миром.

Знакомые деревянные дома пятой улицы, манящие неизведанные просторы за площадью для собраний, загадочные коммуны на окраине, окруженные бесконечными молчаливыми холмами…

Теперь я вижу лишь потрескавшиеся пыльные дороги, обветшалые дома, да поржавевшие сетки заборов. И пластиковые пакеты, кочующие вслед за ветром.

Алкоголизм, безработица и азартные игры. Три всадника апокалипсиса, пожирающие любую резервацию. Власти дали индейцам разрешение на свободную продажу алкоголя и ведение игорного бизнеса – лицензию на саморазрушение. Индейцы легко впадают в зависимости. У нас не было длительного периода адаптации к подобным веществам. Мы прыгнули в новый мир, как в омут, с головой. И чем беднее человек, тем слаще этот омут.

Я рассматривала каждый знакомый дом. По левую сторону показалось длинное кирпичное здание. Моя старая школа. Приятных воспоминаний не вызывает. Учили здесь плохо. А в младших классах, когда я только перевелась из Льюиса, многие дети смеялись надо мной. Для них я была белой. А для белых краснокожей. На мне два клейма. Я чужая везде.

Когда я подъехала к своему старому дому, сердце сжалось. Двор вытоптан, белая краска висит на деревянном фасаде, точно сухая содранная кожа.

Дворняга, привязанная у входа, подняла лай.

Мама не спала. Стоило мне выйти из машины, она выскочила во двор, раскрывая объятия: