Договорились, что Элленгорну привезут на дом микроскоп и нужные причиндалы, к нему будут приезжать сотрудницы Глущенко и по словесным указаниям лежащего в постели Элленгорна они будут вести эксперименты. Первая совместная с Глущенко публикация 1950 г. содержала совершенно нелепые утверждения. Как заявлял Г. К. Хрущов: «В работах профессоров И. Е. Глущенко, Я. Е. Элленгорна и кандидата биологических наук А. С. Афанасьевой, а также доцента К. М. Завадского было непосредственно показано новообразование клеточных форм в таких структурах, как безъядерная клетка, и образование в этих клетках ядер, что до сих пор считалось совершенно невозможным». Эта вопиющая нелепость была выдана за последнее слово «мичуринской биологии» и распропагандирована сторонниками Лепешинской и Лысенко.

Следующая идея, предложенная Элленгорном Глущенко, заключалась в том, чтобы обнаружить проникновение сразу нескольких спермиев в одну яйцеклетку (множественное оплодотворение). Глущенко, который в общих вопросах биологии был не силен, идея захватила. Ведь, если в клетку проникают и оплодотворяют её ядро сразу несколько сперматозоидов, то все рассуждения генетиков о количественных закономерностях скрещивания (правила Менделя) безосновательны и от них следует отказаться. Опять на квартиру к Элленгорну стали приезжать сотрудницы Глущенко, и столь же лихо, как и в первых случаях, множественное оплодотворение было описано, и статьи по этому поводу опубликованы.

Глущенко теперь стал выезжать за границу для расширения связей с «мичуринцами» во всем свете и рассказывать о множественном оплодотворении. Но, как Яков Евгеньевич рассказал мне, ему не нравилось, что, выступая на Западе, Глущенко приписывал это эпохальное открытие только себе самому, тогда как в экспериментах он участия не принимал вовсе и не знал даже, с какого бока надо подходить к микроскопу. И тогда Элленгорн придумал способ, как отплатить за вероломство. Он внушил Глущенко мысль, что может сам переводить его выступления на английский, причем более качественно, чем официальные переводчики, не знающие тонких деталей цитологической терминологии. Поэтому он, Элленгорн, будет диктовать тексты по-английски, после чего Глущенко перед выступлениями за границей сможет давать их толмачам, приставленным принимающей стороной. Предложение понравилось, переводчики стали приезжать к Элленгорну домой, они и на самом деле не знали терминологии, и тут он прибег к хитрости. Диктуя тексты, он везде специально заменял слово «множественное» словом «многократное». Специалистам-биологам была ясна нелепость утверждений, что уже оплодотворенная один раз яйцеклетка оплодотворяется повторно следующим спермием, но эта деталь оставалось незамеченной переводчиками. Глущенко, не знающий иностранных языков, также не мог усмотреть подвоха, однако его речи производили на Западе фурор.

Вместе с Яковом Евгеньевичем жили его родители. Отец, Евгений Яковлевич, был одним из самых первых фотографов в России и показывал мне действительно интересные снимки (дагерротипы) – как правило, он специально сбивал фокус, чтобы получались слегка размытые изображения деревьев, склонившихся над водой, цветков с усевшимися на них насекомыми. Эта дымка на снимках была необычной для времен соцреализма, когда все должно было быть четким, ясным и прямолинейным. А тут какой-то сюрреализм или сюрреальный импрессионизм. Но были в его коллекции и великолепные снимки выдающихся отечественных ученых, изобретателей и техников.

Вечером домой возвращалась жена Якова Евгеньевича – Нина Титовна Кахидзе, которую потом я встречал несколько раз в Институте физиологии растений Академии наук. Я слышал, что она была прекрасным специалистом в своей области. Был у них сын, так же как и я, студент какого-то технического вуза (по-моему, он учился в авиационном институте).