В памяти запечатлелась картина, как папа еще в моем раннем детстве стоял у моей детской кроватки, когда я болел (мне кажется, что я помню время, когда я еще не ходил, а только лежал, а папа возвышался надо мной и улыбался и что-то мне говорил ласковое). В возрасте лет пяти или шести я тяжело заболел, был помещен в больницу из-за проблем с почками, меня кормили несоленой пищей, и я ненавижу её до сей поры. Я помню, что моя кровать стояла в глубине полутемной палаты, у дальней стены напротив двери, и вот дверь отворяется и входит папа. Он принес мне довольно толстую книжку без картинок, я еще еле разбирал буквы, но папа дал мне эту книжку и попросил меня постараться читать. Мы начали это занятие вместе, прочли, наверное, с полстраницы, потом он ушел, а я читал дальше и дальше, всё лучше и лучше справляясь с буквами и построением слов из них, и это занятие меня захватило. Я полюбил чтение навсегда.

Папа – ответственный секретарь созданной им газеты Горьковского университета «За сталинскую науку». 1949 г.

Я вспоминал, как, уже оказавшись дома, но всё еще болея, я получил от папы другой подарок – опять книгу – это были сказки Андерсена. В книжке были картинки, как будто кто-то пером нацарапал силуэты людей, домов и церквей. Я читал эту книгу много дней, лежа в постели, а потом стал вставать, и мне захотелось узнать, какую роль играют нитки, которые находились в глубине некоторых страниц, на их сгибе. Я встал, взял тонкие мамины ножницы и все нитки разрезал. Страницы рассыпались, я попробовал их разложить в правильном порядке, но, сколько ни бился, из этого так ничего и не вышло. Я перебирал страницы, чтобы их номера шли один за другим, но восстановить нумерацию не смог (да и с цифрами мне было еще трудновато). Мне стало страшно, что папа меня заругает, поэтому я засунул все листки под матрац, а когда окончательно встал после болезни, то постарался незаметно выкинуть всю изуродованную книжку на улице в мусорный бак.

Когда я стал постарше, лет, наверное, одиннадцати, меня однажды во дворе кто-то из соседских мальчишек ударил в нос, он разбух и покраснел. Папа уже был смертельно болен и почти постоянно лежал на диване. Когда мама открыла мне дверь домой, то сразу увидела, что нос у меня разбит, и заохала, а папа тут же позвал меня от порога к себе и сказал очень серьезно:

– Леронька, всегда бей первым. Бей в носатку до кровянки. Понял? В носатку до кровянки.

Мама начала причитать и возмущаться:

– Коля! Чему ты учишь ребенка? Как так – бей? Надо уходить от места, где дерутся и не лезть на рожон.

А папа приподнял голову с подушки, посмотрел мне в глаза и снова повторил свое назидание:

– Если дело дошло до драки, то бей первым, целься в нос и старайся, чтобы у противника первым брызнула кровь. Тогда от тебя отстанут. Будь смелым.

Он хотел, чтобы, вырастая, я учился постоять за себя.

Ему я обязан любви к книгам, журналам, вообще к издательскому делу. Я помню, как папа в те годы, когда он работал в редакциях, несколько раз брал меня с собой в Горьковскую типографию где-то на улице Фигнер. Он показал мне, как в ящик размером с газету можно вкладывать одну за другой металлические буквы, набитые на деревянную основу и формировать слова. Чтобы сделать текст более видимым, можно вставлять между буквами пустые деревяшки, и тогда это называется набирать текст со шпонами. Заголовки нужно набирать буквами большего размера, а текст меньшими. У папы были красивые альбомы с образцами разных шрифтов, он всегда давал мне их посмотреть, и я знал, чем петит отличается от нонпарели, что значит курсив, что делает наборщик, а что метранпаж. Позже он подвел меня к огромной машине – линотипу, которая сама отливала полоски из металла размером в длину столбца в газете. Наборщик сидел и как бы печатал на машинке, а затем в недрах линотипа из напечатанного текста получались эти металлические полоски, выходившие из машины еще горячими. Папа даже предложил мне самому набрать три слова – Валерий Николаевич Сойфер, проверил, что я не наделал ошибок, а потом вручил мне эту металлическую отливку, еще теплую и остывавшую в моих руках. Я много лет хранил её у себя в столе.